— Миссис Ермольева, не скрою, что, пожалуй, главной целью моей поездки является сравнение вашего пенициллина-крустозина с нашим, полученным в Оксфорде.
— У нас нет секретов, мистер Флори, тем более от союзников. Пенициллин-крустозин испытан нами на тысяче двухстах раненых, и, как нам кажется, с успехом.
Флори недоверчиво глянул на Ермольеву.
— И это за полгода?
— К сожалению, у нас не было недостатка в раненых, обреченных на смерть, — нахмурилась Ермольева.
Флори смутился.
— Простите бестактность моего вопроса. Самые большие потери в этой войне несет ваша страна.
— К лабораторным сравнениям мы можем приступить немедленно. Вы захватили пенициллин?
Флори открыл портфель.
— Да, миссис Ермольева. Я оказался предусмотрительным.
— Вот и отлично!
Через полчаса чашки Петри, засеянные патогенными микробами, были помещены в термостат. Желобки, проделанные в агаре, заполнял пенициллин-крустозин и пенициллин, привезенный Флори. Ермольева сама опечатала дверцу термостата.
— Как вам понравилась Москва, мистер Флори? — улыбнулась она.
Флори поежился.
— Очень холодно. А город красив даже в камуфляже и в отличие от Лондона почти не разрушен. Как вам удалось сберечь его?
Ермольева ответила не сразу. Память на минуту вернула ее в Сталинград сорок второго года, к горьким испытаниям раневого фага.
— Удалось, как видите...
Результаты совместного испытания двух препаратов определялись на следующий день, Флори заметно нервничал.
Из термостата достали чашки Петри. Советский пенициллин оказался активнее оксфордского. Он подавил рост большинства микробных колоний на агар-агаре. Колонии жались к самым краям чашек. На несколько сантиметров вокруг желобков агар был чист.
Флори быстро произвел расчеты.
— Ваш препарат раза в полтора-два сильнее оксфордского. Искренне поздравляю вас, миссис Ермольева!
Ермольева шутливо отмахнулась.
— Поздравлять, очевидно, следует не меня, а природу, создавшую плесневой грибок Penicillium crustosum. Мы всего лишь нашли его.
— И тем не менее, миссис Ермольева, Оксфорд проиграл первый раунд.
— Но матч продолжается, не так ли, мистер Флори?
— Конечно!
Через несколько дней препараты испытывались в госпитале. В большой палате находилось двенадцать раненых. У всех был сепсис — самое грозное заболевание того времени.
Флори осмотрел больных лично, не доверяя заключениям микробиологов, проверил посевы крови. Сомнений в диагнозе не было: сепсис.
— Миссис Ермольева, вам как леди и победительнице в первом раунде предоставлено право выбора. Больные левой стороны палаты или правой?
— Если не возражаете, правой.
Из гостиницы Флори перебрался в госпиталь. Для него нашлась небольшая пустующая комната, где поставили кровать, стол и платяной шкаф. Старый будильник он раздобыл где-то сам.
Больных правой стороны палаты вела доктор Маршак, левой — Флори.
Флори сам вводил пенициллин, сам измерял температуру и делал перевязки.
Все больные выздоровели на одиннадцатый день. Дозы пенициллина-крустозина, вводимые раненым, оказались в десять раз меньше английских.
— Миссис Ермольева, — сказал на прощание Флори, — пускай вам не покажется моя мысль парадоксальной, но я счастлив в своем поражении, ибо оно заставит меня искать новый препарат, который окажется лучше вашего. И верьте мне — я найду его! (К сожалению, Флори не удалось создать нового препарата)
— Удачи вам, мистер Флори. Флори чопорно склонил голову.
— Прощайте, дорогая Пенициллин-ханум… (Xанум (перс.) — госпожа, женщина.)
Через сорок лет после отъезда Флори из Москвы в Лондоне мне показали пожелтевшую от времени любительскую фотографию. На ней Флори, разглядывающий плоский сосуд-матрицу, и хрупкая черноволосая женщина с мягкими чертами лица. На обороте фотографии надпись, сделанная по-русски: «Пенициллин-ханум и сэр Флори — огромный мужчина». И подпись Ермольевой...
«НЕТ БОЛЬШЕГО СЧАСТЬЯ, КАК СПАСТИ ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ»
Так гласит старинное изречение. Для многих медиков и ученых это не просто слова. За это они боролись у постели больного, на полях сражений, в научных лабораториях и даже в условиях концлагерей.
Должен отметить, что медицинская тема в литературе не исчерпана. Она ждет своих Толстых, Достоевских, никому из них не будет тесно.
Прочитав книгу Леонида Григорьевича Семенова-Спасского, понимаешь, насколько выигрывает художественное произведение, когда автор не только обладает литературным талантом, но и в совершенстве владеет материалом, художественное преображение которого является и литературной задачей, и нравственным долгом. И это не удивительно.