...Беседа Нины Павловны вызвала особенно оживленные разговоры. Всю неделю молодые офицеры в общежитии возвращались к этой теме. И раньше тоже немало говорили о женщинах, о любви, но сейчас появилось в этих разговорах нечто новое. Много размышлял и Алексей.
Теперь, когда служебные дела Шатрова стали поправляться, он все чаще думал о Наде. Искал повод, изобретал удобные подходы, придумывал различные варианты для примирения. Не раз он брался за ручку и даже писал письма, но все они так и не были отправлены. "После того, как я ее здесь принял, пощады ждать нельзя. Я бы на ее месте ни за что не простил!"
Решение всех этих личных проблем Алексей откладывал до отпуска: "Поеду в Куйбышев, там все станет ясным... А вдруг она замуж вышла?!" Алексея очень волновало такое предположение. Он хватался за бумагу, желая напомнить о себе, как-то намекнуть Наде, чтоб она подождала его и не совершила этот роковой для их отношений шаг. Но каждый раз, вспоминая, как встретил ее пьяный, как стеснялся ее внешности на танцплощадке, как лез к ней в номер, как оставил ее одну и даже не попрощался на вокзале, каждый раз при этих воспоминаниях пальцы невольно разжимались, и ручка падала на стол.
9
В пятницу Шатров заступил дежурным в полку. Ночь прошла спокойно. Алексей обошел казармы. В помещениях было душно. Окна и двери раскрыты настежь, но сквозняка не ощущалось. "Наверное, оттого, что воздух на улице такой же густой и теплый", - подумал Алексей.
В пять часов утра он отправил машину на квартиру подполковника Ячменева. Тот должен был ехать на вокзал встречать инспектора из политуправления округа.
В шесть приказал трубачу подать сигнал подъема. Труба пропела мягко, но настойчиво: "Поднимайтесь! Поднимайтесь!" Шатров не любил этот сигнал. Утренний сон всегда так приятен. Хочется спрятать голову под подушку, укрыться поплотнее одеялом и еще хоть чуточку поспать, а сигнал лезет в уши: "Поднимайтесь! Поднимайтесь!"
Вскоре после физзарядки мимо штаба проехала машина, вернувшаяся с вокзала. Инспектор сидел рядом с шофером, замполит - позади. Они направились в офицерскую столовую. "Интересно, как ведет себя Ячменев с начальством?" - подумал Шатров.
Из столовой инспектор и Ячменев пришли в штаб. У крыльца приезжий полковник остановился. Как и полагается дежурному, лейтенант Шатров представился полковнику, осторожно пожал его мягкую руку. Был полковник уже не молод, лет сорока пяти, и, сразу видно, не здешний: форма невыгоревшая, не пропитана мельчайшей пылью, как у местных офицеров, лицо свежее, не испытавшее рабатского солнца и ветров. И вообще он был чистенький, аккуратный, внушительный, от таких людей всегда ждешь - сейчас скажет что-нибудь умное, значительное, важное.
Полковник обратил внимание на доску объявлений, висевшую около крыльца, прочел приглашение на очередной чай.
- Что это за "Общество молодых офицеров"? - спросил полковник, прочитав подпись под объявлением.
Мы создали его для более быстрого приобретения опыта лейтенантами, прибывающими из училища, - ответил Ячменев.
- По какой директиве? Что-то я не помню такого указания.
- Указаний не было. Мы сами. Собрали молодых офицеров и решили.
Инспектор с нескрываемым любопытством посмотрел на Ячменева, взял его под локоть и, улыбаясь, повел в штаб.
- По собственной инициативе? Это что же, попытка возродить дворянское или офицерское собрание?
- Просто мы хотели сколотить коллектив молодых офицеров, помочь им лучше познать жизнь и службу.
Шатров слушал напряженный, приглушенный голос Ячменева и думал: "Чего он волнуется, инспектор говорит спокойно, по-хорошему".
Но Ячменев, видимо, не впервые встречался с этим инспектором и знал его повадки. Да и Шатров через несколько минут понял, почему замполит вел себя несколько нервозно.
Полковник, продолжая похаживать по комнате, задал еще несколько незначительных вопросов, потом остановился. Солнце заиграло на его блестящем покатом лбу. Посмотрев ласково и как-то иронически на Ячменева, инспектор вдруг сказал такое, что у Шатрова по спине пробежал холодок.
Не повышая тона, все так же спокойно и рассудительно полковник выкладывал:
- А по-моему, вы не создаете, а разрушаете коллектив. Дробите его на группы. Сегодня создали общество молодых и пьете в нем чай. Завтра общество средних, где будут пить водку. Потом появится общество старших, где, конечно, надо пить коньяк! Это групповщина и, следовательно, непартийный метод воспитательной работы. Расценить это иначе я, к великому сожалению и при всем своем уважении к вам, Афиноген Петрович, не могу.
Но Ячменев не сдавался, стоял на своем и, стараясь быть спокойным, докладывал:
- Общества средних и старших у нас нет, и создавать их мы не намеревались. А с молодыми офицерами работаем, руководствуясь решением партии. Там сказано: нужно искать новые, доходчивые формы работы с людьми, всюду осуществлять партийное влияние. Вот мы и дерзаем. Если что не так, подправьте.
К обеденному перерыву все молодые офицеры знали о туче, которая собиралась над их обществом. Лейтенанты, те самые, кто еще недавно относился с сомнением к этому "мероприятию", кто кроме "прения" в духоте от этих встреч ничего не ожидал, вдруг заволновались, запротестовали, решили постоять за свои субботы. Прежде всего решено было навести идеальный порядок в комнате, где они собирались. Раньше это помещение убирали солдаты. Сегодня же офицеры пришли задолго до начала собрания и принялись вытирать пыль, мыть окна, вытряхивать дорожки.
Шатрову очень хотелось быть на собрании общества. Он даже намеревался выступить в защиту Ячменева, если позволит обстановка. Офицерский чай начинался в восемнадцать часов, и смена дежурных происходила в это же время. Шатров поспешил к заступающему в наряд капитану Никитину. Рассказал, в чем дело, и просил прийти на дежурство пораньше, чтоб успеть оформить прием и сдачу до начала разговора молодых офицеров.
Подготовив зал, лейтенанты разошлись по домам и надели парадную форму.
Когда Кандыбин и Ячменев вошли в библиотеку, они в недоумении остановились: лейтенанты, стройные, выбритые, сияли золотом мундиров. Они, как один, поднялись со своих мест и замерли, приветствуя старших.
Инспектор был такой же, каким его видел впервые Алексей: аккуратный, улыбающийся, добродушный. Но теперь Шатров, глядя на него, думал: "Знаем-знаем: мягко стелешь, да жестко спать". Гость посмотрел на чашки, сахарницы, чайники. "Хорошо, что самовар не успели купить, - мелькнуло у Алексея, - вот был бы для него крючок добротный".
- Прошу садиться, - сказал Кандыбин.
Командир полка не умел маскироваться, его настроение всегда было легко определить по внешности. Сегодня он явно был не в духе: лицо мрачное, в глаза людям не смотрел. Ячменев же старался быть веселым, оживленным. Но Шатров понимал: на душе у замполита кошки скребут.
- Ну что же, товарищи, чай разлит, начнем разговор. Как всегда, сначала послушаем дневниковые записи за неделю. Кто у нас вел дневник?
- Лейтенант Савицкий.
Алексей с досадой подумал: "Одно к одному. До чего не везет Ячменеву! Игорь легкомысленный парень, обязательно ерунду какую-нибудь напорол в дневнике".
Савицкий встал, раскрыл "гроссбух" и начал читать:
- "На этой неделе замечено следующее событие: некоторые офицеры стреляют из автомата хуже своих подчиненных. Да-да, солдаты, которых они учат, стреляют хорошо и отлично, а офицеры на тройку и двойку. Парадокс! Как же так получается? Лейтенант Ланев по этому поводу дал командиру роты такое объяснение: "Мы все знания солдатам передаем - себе ничего не оставляем!" Однако при более детальном разборе выяснилось следующее. Офицеры хорошо знают теорию. Они учат и рассказывают все правильно. Солдаты ползают у приборов и все отрабатывают практически. А офицеры лишь похаживают между приборами, на землю не ложатся, жалеют отглаженные гимнастерки. О том, что теория без практики мертва, знают в младшей группе детского садика. Нужно некоторым товарищам побольше тренироваться на приборах. Тогда и положение с личной стрельбой поправится".