- Больно? - спросил замполит Шатрова.
- Да, - сказал Алексей.
- А как, по-твоему, боль - это хорошо или плохо?
- Чего же в ней хорошего? Боль есть боль, кому приятна.
- А вот мой любимый поэт Михаил Светлов сказал: боль - полезное для человека ощущение. Она делает доброе дело. Она - предупредительный сигнал: как только начинает что-нибудь разлаживаться в организме - боль тут же бьет тревогу. Представь себе, простудился человек или аппендицит у него, лечение начинается после первого сигнала боли, когда боль можно легко побороть. А если бы не было боли, люди падали бы и умирали на ходу.
- Значит, я должен радоваться, что мне сейчас больно? - Шатров грустно усмехнулся.
- Ну радости в твоем положении и через микроскоп не найдешь. Но переживания вполне естественные. Нужно только не обижаться, а спокойно и трезво рассудить, как все это произошло. Я убежден - ты начинал с благими намерениями, цель была хорошая, но при осуществлении ее допустил просчеты. Хочешь, давай поразмышляем вместе?
Шатров рад был поговорить спокойно и откровенно. На собрании его попытка оправдаться прозвучала жалко и неубедительно. А Шатров все еще был уверен, если разобраться поглубже, вся эта затея с воздействием на Судакова выглядела бы иначе. Она обернулась бы в его пользу, показала бы, что он мыслящий, вдумчивый воспитатель.
- Я вам выскажу, товарищ подполковник, все мысли честно, без утайки, согласился Шатров. - Но сначала прошу вас ответить, только тоже на один вопрос.
Шатров знал, что в конце концов разговор подойдет к этому принципиальному, ключевому вопросу, и заранее хотел иметь в числе своих доказательств слова, от которых Ячменев уже не смог бы отказаться.
- Пожалуйста, спрашивай, - разрешил замполит.
- Скажите, имеет ли право командир взвода на эксперимент в воспитательных вопросах или он только исполнитель воли старших командиров? Могу сформулировать свой вопрос еще и так: я самостоятельный командир-единоначальник или я просто вентилятор, который крутится только тогда, когда кто-то воткнет вилку в розетку?
Подполковник не ожидал, что Шатров задаст такой вопрос и, главное, выразит его в такой необычной форме. Он улыбнулся и откровенно сказал:
- Это не вопрос, а тема для целой диссертации. Но постараюсь ответить коротко и, не в пример некоторым диссертациям, вполне определенно. Командир взвода - полновластный единоначальник и имеет право на эксперимент и вообще на все, что дано другим командирам в вопросах воспитания. Ты не вентилятор. Ты самостоятельный руководитель. Кроме того, что сам ведешь воспитательную работу, у тебя еще три командира отделения и комсомольская организация. Значит, ты должен еще воспитывать воспитателей. Объем твоей работы огромен, а круг вопросов неисчерпаем - ты и командир, и политработник, и штаб, и интендант в одном лице.
Стараясь довести до конца задуманное, Шатров решил подчеркнуть то, что считал для себя главным:
- Значит, командир взвода имеет право на эксперимент?
- Да, имеет, - подтвердил Ячменев.
Он догадывался, куда клонит лейтенант.
- Тогда за что же меня отхлестали? Я целый год присматривался к рядовому Судакову. Признаюсь вам честно, не знал, как к нему подступиться. Я даже побаивался его. Я презирал себя в душе за беспомощность. Но я не мог допустить, чтобы из армии ушел человек с пороками, которые в нем, несомненно, есть. Мне до сих пор не понятен этот солдат. Я должен, обязан его познать. Я хотел показать, к чему может привести его инертность. Надо же когда-то им заняться! Эксперимент обошелся мне дорого. Меня отстегали публично. А подумали вы, товарищ подполковник, о том, что теперь и я и другие взводные не станут заниматься рискованными опытами? Не кажеся вам, что сегодня на собрании вместе со мной подсекли инициативу?
Ячменев терпеливо ждал, пока лейтенант выскажет все. Когда Шатров замолчал, подполковник остановился и с любопытством посмотрел ему в лицо.
- Вон ты куда клонишь! А шелухи у тебя, брат, в голове, оказывается, еще много! - весело сказал подполковник.
Они стояли друг против друга на вершине бархана и со стороны были похожи на людей, готовящихся к драке.
- Высказался. Все сказал?
- Все.
- Так вот, дорогой товарищ Шатров, суждения твои - самая настоящая абстракция. Вот ты говоришь: "Командир взвода имеет право на эксперимент" и ставишь на этом точку. А я с этим согласиться не могу и заявляю: каждый командир, в том числе и взводный, имеет право на эксперимент, риск, инициативу, но не вообще, а в конкретных, дозволенных ему масштабах. Если мы все начнем фантазировать и проводить опыты, позабыв о дисциплине и субординации, это будет, дорогой мой, настоящая анархия!
Шатров слушал подполковника, смотрел на его белобровое лицо и старался не только понять, но и запомнить, что он говорит.
- Эксперимент - это одно из проявлений инициативы, - продолжал Ячменев. - А главный закон инициативы в том, что она должна быть направлена в сторону наилучшего выполнения полученной задачи или своих повседневных обязанностей. Твоему взводу было приказано выйти на рубеж атаки в точно определенное время. А ты проявил "инициативу" и пришел позже. Дал возможность "противнику" на этом участке опомниться. Обнажил фланг батальона. И это, по-твоему, называется эксперимент? Поделом тебе всыпали за такое экспериментирование! Теперь ты надолго запомнишь, что все усилия и эксперименты должны быть направлены только в одну сторону - как лучше выполнить приказ. Дошло?
Шатров кивнул.
- Ну, может быть, и не совсем дошло, - сказал замполит. - Постарайся понять все это - правда на моей стороне. Ну пошли, где твои войска?
- Вон, около тех кустов саксаула.
Офицеры зашагали дальше. Шатров, глядя в сторону кустов, с опаской подумал: "Что-то никого не видно, траншеи не роют. Сейчас придем, а солдаты, наверное, спят. Достанется мне от замполита после высоких материй самая прозаическая вздрючка!"
- Теперь насчет этого Судакова, - сказал Ячменев. - Ты применил к нему сильнодействующее средство. Дорого это тебе обошлось. А уверен ли ты, что это на него подействует?
- Нет, - сознался Шатров.
- Ну вот, значит, даже своей цели не достиг. Что он за человек?
- Образование десять классов, грамотный парень, но какой-то опустошенный. Ничем не интересуется.
Ячменев помрачнел. Лейтенант видел, как на глазах портилось настроение замполита. Полагая, что причина этой перемены в его поверхностном докладе, Шатров заторопился, стараясь высказать все, что знал о Судакове, лишь бы побольше:
- Стреляет удовлетворительно. Физически не развит. Открыто в пререкания не вступает, но делает все без желания. За ним нужен постоянный контроль.
Шатрову показалось, что упоминание о необходимости постоянного контроля должно понравиться замполиту. Однако Ячменев шагал задумчивый и мрачный. Наконец он глубоко вздохнул и сказал:
- Слова, слова! Какие они терпеливые! Если бы они имели свойство возвращаться, как бумеранги, и щелкать нас по лбу, мы бы ими так не разбрасывались. Ты слыхал, есть такая наука - психология? - с явной иронией в голосе спросил подполковник.
- Даже изучал.
- И я слыхал и тоже изучал, - задумчиво продолжал Ячменев. - Зачеты и экзамены сдавали в училищах и академиях. Но знания эти мы доносили только до преподавателя. Получали отметки и выходили за дверь с пустой емкостью.
Ячменев постукал пальцем по голове.
- А психологией, как это ни странно, мы всю жизнь занимаемся. Кто работает с людьми, без психологии обойтись не может. И вот мы ошибаемся, одерживаем победы, с годами накапливаем опыт, и все это мучительно, кустарно. А в библиотеке лежит на полке запыленный учебник психологии, где даны отправные данные для познания и воспитания человека. Да что там учебник! Ученые социальной психологией начали заниматься. А мы бредем впотьмах и, не терзаясь угрызениями совести, беремся за улучшение характеров людей. Когда это у нас в полку кончится, товарищ Шатров?