— Немедленно начинать восстание! — решительно высказался Назимов. — Пока на складах сохранено оружие и боеприпасы. Пока не угас пыл бойцов. Иначе будет поздно.
Это предложение поддержали Бибиков, Бикланов и Шведов. Командующий повстанческой армией Смердов тоже присоединился к ним.
«Русский военно-политический центр» вынес решение о немедленном начале восстания. Решение это было сейчас же сообщено «Интернациональному центру».
А через какой-нибудь час разведчики донесли, что из складов лагерных частей СС вывезено все оружие и боеприпасы. Это в корне изменяло положение. В этих условиях нельзя немедленно поднимать восстание. Расчеты на снабжение оружием из эсэсовских складов отпадали. С имеющимся оружием и боеприпасами можно было только начать штурм лагеря. А что дальше?.. Складывался и другой ход событий. Союзники могут появиться перед Бухенвальдом с часу на час. Гитлеровцы знают об этом. И среди самой охраны лагеря, и среди войск, дислоцированных в районе Веймара, началось какое-то передвижение. Это должно определенным образом отразиться на настроении лагерных эсэсовцев. Надо всеми силами оттягивать намеченную эвакуацию.
Эвакуационные колонны заключенных должны были формироваться лагерным старостой. Он находился в тесной связи с «Интернациональным центром». Старосте были даны указания по возможности саботировать приказы коменданта. Для обмана лагерного начальства было использовано старое, не раз помогавшее средство: врачи определили, что в лагере началась эпидемия брюшного тифа. А среди заключенных был провозглашен лозунг: «Эвакуация — это смерть для узников Бухенвальда! Всеми силами сопротивляйтесь эвакуации!»
Утром третьего апреля обитатели сорок второго блока, как всегда, собрались в столовой на завтрак. Все возбуждены, встревожены. Ночью многие не ложились спать. Все ждали чего-то ужасного.
— Сегодня кормежки не будет, — невозмутимо сообщил Отто. — Администрация прекратила выдачу литания.
Сама по себе новость никого не поразила. Лагерники предвидели это, и каждый из последних крох заготовил себе кое-какой «аварийный запас». Новость была зловеща тем, что заставляла думать: не является ли отмена питания предвестником поголовного истребления узников Бухенвальда? Неужели гитлеровцы начали приводить в исполнение свой дьявольский план?
Из членов «Русского центра» ближе всего к Назимову жил Николай Толстый. Баки направился к нему.
— Вчерашнее наше решение остается в силе, — сообщил Толстый. — Надо всеми мерами срывать эвакуацию. — Помолчав, он добавил тихо — Предупредите всех, кого сумеете: нужно остерегаться всякого рода провокаций. Держите людей в полной готовности.
— Мои люди давно готовы, — хмуро отвечал Баки. — Не допустил ли «Интернациональный центр» ошибки, отменив начало восстания? Гитлеровцы ночью подтянули к лагерю артиллерию. Вдруг начнут палить по баракам?
Толстый нервно передернул плечами.
— Мы — военные люди. Не наше дело обсуждать приказы. Мы должны выполнять их.
На обратном пути Назимов предупредил командиров батальонов своей бригады:
— Держите подразделения на своих местах в полной боевой готовности, чтобы в любую минуту можно было взяться за оружие.
А вечером по лагерному радио был объявлен приказ Кампе:
— Все евреи, независимо от того, где они находятся — в бараках или в больнице, — завтра утром к 8.00 должны собраться у главных ворот лагеря для эвакуации.
Приказ был повторен неоднократно. В еврейских бараках поднялись крики ужаса. Одни взывали к богу, другие в отчаянии рыдали и метались. Многих, казалось, покинул рассудок.
«Интернациональный центр» немедленно принял решение: не выпускать евреев ни на площадь, ни к воротам. Десятки агитаторов рассеялись по лагерю, разъясняли людям смысл этого решения.
Не покидайте бараков. Вас могут уничтожить. Эвакуация — это лишь предлог.
Евреев спешно прятали в подпольях и полуразрушенных сараях, в подвалах и на чердаках. Русские лагерники из сорок четвертого блока за короткое время изготовили множество красных треугольников с буквой «Р» и роздали их евреям.