Все молчали. Никто не решался высказать какое-либо предложение. Очень тяжело было всем. Многие невольно смотрели на Симагина. Что он скажет?
Было над чем задуматься руководителю «Русского военно-политического центра». Можно было, конечно, так укомплектовать эшелон эвакуированных русских, что в него попадут исключительно бойцы бригад. Они в пути сумеют постоять за себя да еще защитить обессиленных, до крайности истощенных евреев, не способных ни на какое сопротивление. Но уход части русских подпольных бригад значительно ослабит силы «Интернационального центра», остающиеся в лагере. И все же надо решать. Участники совещания ждут слова Николая Симагина.
— Русские военнопленные, — заговорил наконец Симагин, — смогут здесь на месте силой оружия противостоять приказу гитлеровцев… Но если «Интернациональный центр» находит необходимым, русские военнопленные выполнят свой интернациональный долг: чтобы не подвергать опасности уничтожения весь лагерь, мы согласны отправить в эвакуацию часть наших товарищей военнопленных. Но надо учесть чрезвычайно трудное положение тех, кто останется в лагере…
Обсуждение длилось долго. Наконец было принято решение: в эшелон, подлежащий эвакуации, надо включить русских военнопленных, снабдив их оружием и боеприпасами. В случае необходимости они способны будут оказать вооруженное сопротивление не столь уж многочисленной сопровождающей фашистской охране, сумеют защитить не только себя, но и группу безоружных евреев. Другая, гораздо большая часть русских бойцов, остающаяся в лагере, выступит вместе с повстанцами «Интернационального центра». На том и порешили.
В первом бараке руководители «Русского центра» с нетерпением ждали возвращения Николая Симагина. Сейчас «Военно-политический центр» уже не считал нужным соблюдать прежнюю строгую конспирацию, и все члены его находились в одной из комнат барака.
Поздно ночью Николай Симагин вернулся. Он ничего не ответил на вопросительные взгляды друзей. Попросил ближайшего своего помощника Степана Бикланова уединиться с ним в отдельную каморку.
— Степан, — заговорил Симагин, не в силах сдержать волнение, — слушай очень внимательно! Я должен сообщать тебе чрезвычайно важную новость… — Он рассказал ему и о решении «Интернационального центра» и о своем согласии на эвакуацию группы русских военнопленных.
Бикланов оцепенел. Лицо его застыло, точно изваянное из камня.
— Ничего не понимаю, Николай… Как это можно?.. Не понимаю!
— Иного выхода нет, Степан. Понимаешь, нет! Иначе весь лагерь превратят в прах и пепел. Погибнут десятки тысяч людей. Ну сам знаешь… Мы должны выполнить свой интернациональный долг, Степан. Я счел нужным сначала поговорить с тобой. Некоторые могут не понять этого. Ты помоги мне доказать им. Твое слово — веское. Помоги, Степан! Решение — тяжелое, но единственно правильное. Ведь колонна эвакуируемых все же не останется беззащитной. В случае чего наши люди перебьют к черту охрану. А если и погибнут, то в бою. Слышишь?
Бикланов одной рукой схватился за голову, другой оперся на стол. Симагин тронул его за плечо.
— У нас нет времени долго раздумывать, Степан. Принимай решение… — Помолчал и добавил: — Я сам отправлюсь с эшелоном. Слышишь? Нужно еще договориться о том, как мы будем действовать в дороге.
«Интернациональный центр» дает нам достаточное количество оружия. Ну, говори!
Бикланов поднял голову. Брови насуплены, глаза горят огнем, губы твердо сжаты.
— Не думал, что так получится, — тихо сказал он и закусил губу. — Тяжело… Невыразимо тяжело… Могут подумать, что мы бросаем друзей! В самую трудную минуту… Но я объясню.
Симагин крепко обнял его.