Вначале она села, подогнув под себя правую ногу. За двадцать минут она пять раз поменяла позу. Она привставала, чертила что-то пальцем на траве, вынула портсигар и, не закурив, бросила его в сумочку. Она покачивала головой, как бы разговаривая сама с собой, пожимая плечами, прижимала руки к груди, как бы стараясь согреться. Она три раза довольно шумно вздохнула и просидела около минуты неподвижно.
Прошлой ночью девушка так не нервничала. Более того, она совсем не нервничала, а испуг перед бандитами, которые якобы гнались за ней, просто разыграла. Ожидание, решил Госсейн. Она привыкла быть в обществе, в центре внимания людей. Оказавшись в одиночестве, она чувствует себя неуверенно.
Сегодня утром он услышал, как характеризовал ее мужчина: неврастеничка. Да, похоже, что так. По всей вероятности, в детстве ее воспитывали, не учитывая принципов концепции ноль-А, а значит, не развили определенные навыки. Как это могло произойти в семье Харди, человека цельного и просвещенного, Госсейн понять не мог. Было ясно одно — дочь президента ярко выраженный таламический тип. Ничего удивительного, если она подвержена даже нервным срывам.
Стало совсем темно, но Госсейн продолжал наблюдать за ней. Минут через десять она встала, потянулась, потом снова уселась на землю, сняла туфлю, легла на траву и повернулась на бок. И увидела его.
— Все в порядке, — мягко сказал Госсейн. — Это я. Должно быть, вы услышали мои шаги. — Он говорил, чтобы успокоить девушку, которая от неожиданности вздрогнула и подскочила.
— Вы меня напугали, — сказала она. Тихий и спокойный голос не выдал ее эмоций.
Он тоже лег на траву и вдохнул ночные запахи. Вторые сутки Игр! Уже вторые! Слабый городской шум доносился до них. И в нем не было ничего угрожающего. Где же те грабители и воры, страшные легенды о которых пугают людей? Может быть, с успехами новой системы образования уменьшилось число бандитов и их осталось немного — людей, нападающих ночью на беззащитных прохожих? Вряд ли. Конечно, преступников стало меньше, это так. Когда-нибудь их не станет совсем. Но пока — пока они умеют приспособиться к меняющимся обстоятельствам, к структуре Вселенной. И в эту минуту где-то строят планы насилия и действуют в соответствии с ними. Где? Может быть, здесь.
Госсейн посмотрел на девушку и рассказал ей о себе: о своем положении, о том, как его выгнали из гостиницы, о своей ложной памяти, о нелепой вере в то, что он был женат на Патриции Харди, которая умерла.
— И вдруг, — добавил он резко, — оказалось, что она не только жива, но ко всему прочему еще и дочь президента.
— Скажите, — спросила Патриция, — неужели все психологи, к одному из которых вы намерены обратиться, выдержали испытания Игр, отправились на Венеру, а затем вернулись на Землю? И кроме них, никто другой не может быть психиатром или другим врачом того же профиля?
Госсейн не задумывался об этом.
— Да, верно, — отозвался он. — Учиться может любой, но…
Ему страстно захотелось оказаться у доктора Энрайта. Вот где он узнает о себе много нового! И тут же решил, что должен быть очень осторожным. Почему она никак не отреагировала на его рассказ и задала этот странный вопрос? В темноте ее лицо нельзя было разглядеть.
— Значит, вы даже не подозреваете, кто вы такой на самом деле? — вновь заговорила она. — И не помните, как попали в отель?
— Я ехал из Кресс-Виллидж в автобусе до аэропорта в Ноленди, — ответил Госсейн. — Хорошо помню себя на борту самолета.
— Во время полета вас кормили?
Госсейн задумался. Он сейчас пытался проникнуть в выдуманный мир — мир, который не существовал и в котором осталось его прошлое. А память — несмотря на то, что это абстрактное понятие — связана о конкретными физическими действиями. А их-то и не было. Вывод мог быть один: он не ел до тех пор, пока не оказался в Городе.
— И вы не знаете, в чем дело? У вас нет ни цели, ни планов? Для чего вы живете, вы тоже не знаете?
— Нет, — сказал Госсейн.
И стал ждать.
Оба молчали, молчали долго, слишком долго.
Кто-то прижал его к земле. Из-за кустов появились нечеткие фигуры. Он вскочил на ноги и сумел оттолкнуть первого из напавших. Страх сдавил ему горло, он заставлял его бороться даже тогда, когда сильные руки схватили его и сопротивление стало бессмысленным.
— Так, — сказал мужской голос. — Сажайте их в машины и поехали.
Госсейна затолкали на заднее сидение большого седана. Он не знал, появились ли эти люди по сигналу девушки, или это просто бандиты. Автомобиль рванулся вперед, и на какое-то время ответ на этот вопрос перестал интересовать его.
IV
Автомобили мчались по пустым улицам Города: две машины впереди, три сзади. В одной из них ехала Патриция Харди, но как он ни старался, он не видел ее ни через ветровое стекло, ни в зеркале заднего обзора. Разумеется, это не было столь уж важным. Он присмотрелся к похитителям и решил, что это не простые бандиты.
Он обратился к человеку справа от себя, но ответа не получил. Он повернулся налево, но не успел произнести и слова, как мужчина сказал:
— Нам запрещено разговаривать с вами.
Вот как! «Запрещено». Госсейн с облегчением откинулся на спинку сидения: еще не все потеряно.
Машины резко свернули в тоннель и минут пять неслись с огромной скоростью, включив фары, затем впереди появилось светлое пятно, машины замедлили ход и выскочили в закрытый полукруглый двор, у больших дверей они остановились. Распахнулись дверцы, и Госсейн увидел, как из головной машины вышла девушка и направилась к нему.
— Чтобы внести ясность, — сказала она. — Мое имя Патриция Харди.
— Знаю, — ответил Госсейн. — Я видел вас днем.
Глаза девушки расширились.
— Безумный! — воскликнула она. — И вы все-таки пришли!
— Я должен узнать, кто я такой на самом деле.
В голосе Госсейна прозвучало отчаяние, и тон Патриции смягчился.
— Бедняга, — сказала она. — Ведь они заканчивают приготовления к решительному шагу. Поэтому все гостиницы полны шпионов. Как только детектор лжи произнес свое заключение, оно стало им известно. А они не могут себе позволить рисковать. — Она помолчала и после некоторого колебания добавила: — У вас остается одна надежда — возможно, Торсон вами не заинтересуется. Отец пытается его убедить произвести тщательное обследование, но пока ему это не удалось. Простите меня, — пробормотала она, резко повернулась и вошла в дверь, открывшуюся от ее прикосновения. На долю секунды он увидел ярко освещенную комнату, и дверь закрылась.
Прошло минут десять. Из двери напротив вышел мужчина необычайно высокого роста с крючковатым как у ястреба носом. Подойдя к Госсейну, он иронически улыбнулся.
— Выходит, это и есть тот, кто особенно опасен для нас? — сказал он.
Госсейн не стал реагировать на оскорбительный тон. Он внимательно изучал стоящего перед ним мужчину. Внезапно он осознал смысл услышанного. Он был готов к тому, что его вытряхнут из машины, но в этот момент он откинулся на спинку и попытался осмыслить то, что услышал: он опасен! Чем же? Он прошел курс ноль-А, но его мозг поражен амнезией. Даже если он успешно справится с испытаниями Игр, то отправится на Венеру вместе с тысячами других людей. Чем он отличается от них?
— Ну, конечно, молчание, — продолжал гигант. — Если я правильно понимаю, ноль-А пауза. Кора вашего мозга начинает контролировать положение. Можно ждать, что сейчас польются умные речи?
Госсейн посмотрел на него с интересом. Ирония почти исчезла, жесткое выражение лица смягчилось, а поза несколько расслабилась.
— По всей вероятности, — сказал Госсейн, — вы провалились на Играх, поэтому теперь смеетесь над ними. Мне вас жаль.
Мужчина засмеялся.
— Пойдемте, — сказал он. — Вы будете удивлены. Меня зовут Торсон, Джим Торсон. Я называю вам свое имя, потому что вы уже не будете иметь возможности никому рассказать о нашем знакомстве.
— Торсон, — как эхо повторил Госсейн.
Он молча вышел из машины и прошел в резную дверь дома, в котором жили президент Харди и его дочь Патриция.