— Обед? — вырвалось у Госсейна. — Значит, дело к вечеру?
Женщина нахмурилась.
— Кто вы? — спросила она. — Что вам нужно?
Это были вопросы, для ответа на которые Госсейн готов был пожертвовать чем угодно. Он вздохнул и вынул кляп изо рта у мужа, пристально вглядываясь в его умное, волевое лицо. Самообладание Прескотта говорило о силе характера. Была ли внутренняя сила этого человека основана на ноль-А принципах или это было качество, присущее каждому начальнику?
Госсейн ждал, что Прескотт заговорит и тогда станет ясно, как вести себя дальше. Однако к его досаде Прескотт смотрел на него не отрываясь, но молчал.
Госсейн обратился к женщине:
— Как вызвать робоплан?
Она пожала плечами.
— Позвоните на стоянку. — Ее лицо выражало догадку. — Я начинаю понимать, — медленно произнесла она. — Вы здесь нелегально и не знаете наших правил.
— Почти верно, — согласился Госсейн после некоторого колебания. — Должен ли я назвать регистрационный номер или свое имя?
— Нет.
— Выходит, достаточно звонка и просьбы прислать машину? Даже без адреса?
— Да. Все робопланы соединены с общей системой обслуживания. Аппарат просто фиксирует сигнал видеофона.
— И все?
Женщина кивнула. По мнению Госсейна, она отвечала слишком охотно. Впрочем, выяснить, говорит ли она правду, не составляло труда. Детектор лжи стоял в соседней комнате. Аппарат, поставленный у изголовья кровати, ответил:
— Она говорит правду.
— Спасибо, — поблагодарил Госсейн Амелию Прескотт. — Долго ли лететь до вашего дома?
— Около часа.
На столике у окна стоял видеофон. Госсейн сел в кресло и отыскал в справочнике нужный номер. Он включил аппарат, но тот молчал, экран даже не засветился. Госсейн еще раз нажал на кнопки. С тем же успехом.
Он сбежал по лестнице в гостиную, к основному аппарату. Сняв заднюю крышку, он убедился, что электронные лампы светятся. Значит, неисправность где-то снаружи.
Госсейн медленно поднялся на второй этаж. Он оказался изолированным, и деться было некуда. С ним происходило что-то непонятное, мир, в который он попал, казался призрачным, мир, откуда нет возврата. Хорош хозяин положения — одинокий, отрезанный от людей.
Та неизвестная сила, которая забросила его сюда, чего-то ждала. Чего же?
VIII
Наверху Госсейн остановился, чтобы собраться с мыслями. Его план не удался. Что остается? Допросить своих пленников и идти пешком. Приняв решение, он успокоился. Он хотел уже войти в палату, но услышал голос Прескотта и затаил дыхание.
— Не понимаю, что случилось с видеофоном.
— Одно из двух, — задумчиво ответила его жена, — либо между нашим домом и — Госсейн не уловил названия, — появился непроницаемый для волн экран, либо испорчен аппарат.
— При любой неисправности видеофон автоматически посылает сигнал. К нам давно должна была прибыть ремонтная служба.
Госсейн ждал ответа женщины. Ему не верилось, что они тоже чего-то не понимают.
— Да, непонятно, — сказала Амелия Прескотт.
Госсейн подождал еще некоторое время, но они молчали. Неслышно спустившись, Госсейн вернулся наверх, стараясь, чтобы его услышали. Он не смог бы объяснить, зачем притворяется, ведь дорога была каждая минута. Распахнув дверь комнаты, он с порога спросил:
— Где у вас карты Венеры?
Прескотт промолчал, ответила его жена:
— В лаборатории, в шкафу.
Госсейн принес три карты, разостлал их на полу.
— Где расположен ваш дом? — спросил он; подняв голову от карт.
— Карта три. Центральный горный массив, — сказала Амелия. — Я отметила больницу крестиком. Конечно, приблизительно.
Госсейн определил: до Нью-Чикаго было около четырехсот миль к северу.
— Да, вполне, — ответила она на его следующий вопрос. — От голода вы не умрете. Дюймовые красные ягоды, желтые сливы, розовые плоды, по вкусу похожие на бананы. Различных плодов множество, но эти можно собирать круглый год.
Госсейн обратился к детектору лжи.
— Она говорит правду, — констатировал аппарат.
Он повернулся к Амелии.
— Если я правильно вас понимаю, вы уверены, что меня непременно найдут? — спросил он.
— Разумеется. — Выражение ее лица не изменилось. — У нас на планете нет полиции, потому что нет преступников. Но если временами возникает необходимость что-то расследовать, все делается так быстро, что вы не поверите. Очень скоро вы сами убедитесь в этом. Не забудьте расспросить венерианского ноль-А детектива о методах его работы — это интересно.
Госсейн не стал говорить о том, что мечтает как можно скорее связаться с властями Венеры. Его раздирали сомнения. С одной стороны, он хотел бы немедленно покинуть больницу и скрыться от опасности в гигантском лесу, но, с другой стороны, не мог оставить Амелию Прескотт в неведении. Он был убежден, что она не имела отношения к заговору.
Трудно было объяснить молчание ее мужа. Внезапно он подумал о том, что ему до сих пор не приходило в голову: что если Прескотт узнал его? Госсейн почувствовал, как кровь отхлынула от щек. Конечно, Прескотта не было во дворце президента, когда Госсейн попал в ловушку. Но ведь ему могли показать фотографию.
Госсейн медлил, пытаясь разрешить задачу, и понял, что не уйдет, пока не расскажет Амелии о том, что происходит. Если что-то случится с ним, она сможет предупредить жителей планеты. Конечно, ее жизнь тоже будет в опасности, но план действий у Госсейна созрел. Ей самой придется решать, достоин ли ее муж доверия.
Он успокоился, вернулись уверенность в себе, решительность. Он присел на краешке кровати и обратился к своим пленникам, к обоим, хотя его интересовала только женщина. Через минуту Джон Прескотт перекатился на бок и внимательно посмотрел на Госсейна. Тот сделал вид, что не обратил на это внимания.
Рассказ Госсейна продолжался минут двадцать. Когда он умолк, глаза Прескотта ярко блестели.
— Вы, должно быть, понимаете, — сказал он, отбросив свое прежнее молчание, — что в вашем рассказе есть существенная неувязка.
— Я рассказал, — ответил Госсейн, делая вид, что не удивлен внезапным вмешательством Прескотта в разговор, — правду от начала до конца. Любой детектор лжи подтвердит это. Если только… — он замолчал и невесело улыбнулся.
— Что? — живо спросил Прескотт. — Продолжайте.
— Если только мои воспоминания не похожи на те, когда я был уверен, что Патриция Харди моя жена и я с трудом переношу ее утрату. — Он резко переменил тему: — Так что же вас смущает?
Прескотт ответил сразу и так четко, что стало ясно — он полностью контролирует свои чувства, реакцию таламуса.
— Вы идентифицируете себя с погибшим Госсейном: вы помните момент смерти, пули, разрывающие ваше тело, и ожоги лазерного луча. А теперь вспомните основное положение ноль-А: во вселенной не может быть двух идентичных предметов.
Госсейн молчал. Высокие деревья за окном уходили вершинами в голубую дымку, вечнозеленым обрамлением окружали красивую речку — обстановка представлялась странной для дискуссий о строении материи, о ее молекулярной, атомной, электронной, физико-химической структуре, настолько странной, что на какой-то миг все окружающее потеряло реальность и ему показалось, что он не может быть частью этого мира. Это и в самом деле удивительно. С момента пробуждения именно эта несуразность, так четко сформулированная Прескоттом, не давала ему покоя: речь шла не о сходстве с убитым; Госсейн был убежден, что убитый и он — одно и то же лицо. Он делал такой вывод, поскольку сохранил и память, и облик первого Гилберта Госсейна.
С незапамятных времен любой студент-философ знал, что два одинаковых кресла отличаются друг от друга миллионами мельчайших деталей, невидимых невооруженному глазу. В человеческом мозгу пути прохождения одного нервного импульса составляют число десять в степени двадцать семь тысяч! Память человека, сложившуюся в результате жизненного опыта, невозможно воспроизвести искусственно даже с небольшой долей точности. Это аксиома. На свете нет двух одинаковых снежинок, камней или атомов.