Торсон стоял на пороге, не заходя в холл, и внимательно рассматривал Госсейна.
— Хотелось посмотреть на вас, — сказал он, — просто посмотреть. И все.
Внезапно повернувшись, он пошел по коридору. Госсейн внутренне подготовился к тяжелому разговору и чувствовал, что его обманули. Недоумевая, зачем Торсон заходил к нему, он одевался. Вдруг он вспомнил, что к нему должен зайти Кренг, и услышал, как открылась дверь.
— Иду! — крикнул он.
Ответа не было. Через мгновение чья-то тень мелькнула сзади. Госсейн быстро повернулся. В спальне стоял Прескотт.
— У меня совсем нет времени, — сказал он.
Удивление, вызванное появлением Джона Прескотта, сменилось досадой. Посетители вели себя довольно однообразно — все спешили, а это утомляет. Но он ничего не ответил и вопросительно поднял брови.
— Вы, наверное, хотели бы знать, кто я такой, — сказал Прескотт.
Он говорил быстро и ничего не скрывал: да, галактический агент, но тайный сторонник ноль-А мира. Госсейн перестал что-либо понимать.
— Я должен вам все рассказать, — говорил он. — В тот день, когда вы напали на нас, я узнал вас по фотографиям и доложил своему начальству на Венере. Но я был уверен, что вам удалось бежать. Поверьте, я был поражен, когда увидел вас в доме Кренга.
Он остановился и перевел дыхание. Госсейн едва сумел скрыть свое разочарование. Его единственное преимущество перед заговорщиками, которые считали, что Прескотт вне подозрений, исчезло. Конечно, такая мелочь не могла иметь решающего значения, но он рассчитывал воспользоваться ею. И все-таки, почему это Прескотт так разоткровенничался?
— Я боюсь за Амелию, — сказал Прескотт взволнованно. — Она не участвовала во всем этом. Я согласился, чтобы меня связали, но только чтобы она ничего не узнала. Я полагал, что ее выпустят сразу после вторжения на Венеру. Но несколько минут тому назад Кренг и Торсон сказали, что используют ее, чтобы заманить вас в ловушку.
Он замолчал и дрожащими руками достал небольшую металлическую коробочку, открыл крышку и подошел к Госсейну: там лежали двенадцать белых пилюль.
— Возьмите одну, — сказал Прескотт.
Госсейн послушался, хотя знал, что будет дальше.
— Проглотите ее, — сказал Прескотт.
Госсейн покачал головой. Прескотт раздражал его.
— Я не принимаю неизвестных лекарств.
— Я забочусь о вашей безопасности. Клянусь, это противоядие.
— Меня еще не отравили, — сказал Госсейн мягко.
Прескотт резко закрыл коробку. Он сунул руку в карман и попятился, выхватывая бластер.
— Госсейн, — сказал он, — у меня нет другого выхода. Либо вы проглотите таблетку, либо я убью вас.
Госсейн не испугался. Угроза не казалась реальной. Он перевел взгляд с таблетки на Прескотта.
— В холле, — сказал он терпеливо, — стоит детектор лжи. Он поможет нам уладить разногласия. — И оказался прав.
Прескотт, взявшись за контакты детектора, заявил:
— Пилюля — противоядие. Она гарантирует безопасность Госсейна в случае, если мне придется пойти на крайние меры. Прошу подтвердить это заявление, не вдаваясь в подробности.
— Утверждение истинно, — сразу же подтвердил аппарат.
Госсейн проглотил пилюлю и некоторое время ожидал последствий. Но никаких ощущений не последовало. Он сказал Прескотту:
— Надеюсь, что ваша жена не пострадает.
— Спасибо, — ответил Прескотт.
Он повернулся и вышел в коридор. Дверь за ним закрылась. Госсейн закончил одеваться и, расслабившись, уселся в кресле, ожидая Кренга. Тревога в его душе нарастала. Каждый из приходивших к нему преследовал свою цель, но все были уверены, что кризис приближается.
На Венеру готовили вторжение. Кто? Военная галактическая держава? Возможно. Другим цивилизациям это и в голову не могло прийти — поработить расу людей, даже не вышедшую за пределы своей звездной системы. Загадочные агенты, длительная подготовка, проникновение и завершающий мощный удар из глубин вселенной. Намеки на Галактическую Лигу, якобы способную противостоять вторжению и защитить человечество, выглядели туманными и неопределенными, если сопоставить их с действиями Торсона и его сторонников: попрание законов, убийства, предательства, заговоры, захват власти на Земле.
— И кто-то думает, что я могу предотвратить войну? — вслух сказал Госсейн и засмеялся нелепости этого предположения.
Однако проблема Гилберта Госсейна близка к разрешению. Самой, пожалуй, опасной была попытка убедить его в существовании второго тела. Логика спасла его рассудок. Он не позволит выбить себя из седла, останется в здравом уме и постарается извлечь максимум пользы из сегодняшней встречи вечером. Громкий стук прервал его размышления. Он увидел Кренга и облегченно вздохнул.
— Вы готовы?
Госсейн кивнул.
— Тогда идем.
Они спустились по лестнице на несколько этажей, прошли по узкому коридору, и Кренг открыл запертую дверь своим ключом. За дверью было просторное помещение с мраморным полом и лабораторным оборудованием.
— Заходите, — сказал Кренг. — Я подожду вас здесь, а вы осмотрите тело.
— Тело? — удивленно повторил Госсейн и вдруг понял: тело!
Он забыл о Кренге и вошел в комнату. В дальнем углу на столе лежал человек, закрытый простыней. Госсейн чувствовал, что самообладание покидает его. Одно дело слышать о своем втором теле, другое — видеть его своими глазами.
Подобное несовпадение жизненных установок разума и реальности было настолько страшным, что нервная система Госсейна испытала шок, выключившись на какую-то долю секунды. Комната закружилась, предметы поплыли. Он качнулся. Но приступ кончился, и разум вернулся к нему в тот же миг. Он ощутил пол под ногами, вдохнул прохладный воздух. Еще не до конца оправившись от шока, он в полубессознательном состоянии подошел к столу и сдернул простыню на пол.
XIV
По предположениям Госсейна труп должен был сгореть до неузнаваемости. Так и оказалось, однако лицо не пострадало. Вероятно, они не стреляли в голову, чтобы не повредить мозг. Тело, почти разорванное автоматными пулями на части, раздробленные кости и обгоревшее месиво выше колен нельзя было узнать. Но лицо осталось нетронутым. Выражение его было спокойным, как будто, умирая, Госсейн не испытывал ни страха, ни боли, ни отчаяния. Даже чуть заметный румянец на щеках сохранился. Несомненно, были приняты меры, чтобы тело не разлагалось. Вдоль черепа он заметил аккуратный распил. Было непонятно, оставлен мозг в черепе или вынут.
Услышав какое-то движение сзади, он выпрямился. Постепенно через глубокую отрешенность вновь начала пробиваться в сознание окружающая действительность. Секунды понадобились, чтобы узнать звук, отвлекший его от изучения тела, — по каменному полу шуршали резиновые колеса. Это, конечно, Икс. Он оглянулся, наполненный уверенностью в себе, готовый к любым неожиданностям.
Он посмотрел на чудовищного урода, запаянного в пластик, равнодушным взглядом — и только потом увидел вошедших вслед за ним: красавец Харди, цинично улыбающийся Торсон, Патриция между двумя охранниками, взволнованная, с вопросом, застывшим в глазах.
— Итак, — громким басом и очень серьезно начал Икс. — Думаю, что вы, Госсейн, еще не придумали, как вы помешаете нам отправить ваше второе тело туда же, где лежит первое.
«Речь нельзя отнести к блестящим, — подумал Госсейн, — зато каждое слово соответствует истине». К сожалению, он не был уверен, что физическое уничтожение этого тела не приведет к его окончательной смерти и что где-то есть третье, в котором он мог бы возродиться.
Икс нетерпеливо махнул пластмассовой рукой.
— Довольно болтать. Приведите жену Прескотта и крепче держите Госсейна.
Четверо охранников ухватили Госсейна за руки, а трое других ввели Амелию Прескотт. Тяжелое дыхание женщины, растрепанные волосы, красное лицо и связанные руки — все это говорило о ее положении красноречивее слов. Она пыталась что-то сказать Госсейну, но лишь беззвучно шевелила губами: ее рот был закрыт прозрачным пластиком. Поняв, что не может ничего сказать, она пожала плечами и грустно улыбнулась. Даже в этом униженном положении она держалась с достоинством.