Отправил он это прошение, ждал, ждал ответа — больше года ждал. И дождался. Въезжает в деревню губернский чиновник на тройке.
— По высочайшему повелению требую Назара Власова!
В дом к Назару полдеревни ввалилось. Передал Назару чиновник высочайшую награду — медаль, которыми в те времена за усердие награждали дворников. Назар взглянул — и руки у него опустились.
— Ваше благородие, а разве мой вечный двигатель не велено вам осмотреть?
— Бери, Власов, медаль да благодари за монаршую милость, а мне с тобой некогда лясы точить, — с тем и уехал губернский чиновник.
Плюнул Назар, выругался да и привесил эту бляху на шею своей собачонке Жучке. Крепко озлился мужик! Ну, тут уж ему долго ждать не пришлось. На той же неделе арестовали его «за надругательство над царской наградой» и увезли в губернию, Домой он не вернулся — угодил на фронт. Там и сгинул без весточки.
В войну, да в гражданскую, сам знаешь, крепко оскудела деревня. Дожили до того, что молоть стало нечего, да и негде. Флегонт Филимонов поджег свою мельницу, чтоб большевикам не досталась, и скрылся. Начали в деревне молоть зерно на ручных жерновах. Не так уж и много его было, перебивались. Тут моя бабушка и вспомнила о вечном двигателе Назара. Пошла как-то в его сруб да и выдернула чеку. И завертелось колесо, жернова закрутились. Почихала бабка — пыли там накопилось порядочно — и засыпала лукошко зерна. Ничего, исправно смололи. Прознали об этом бабы — мужиков-то, почитай, не осталось — и пошли к ней со своим зерном. И ей за помол — по пригоршне муки: невелик прибыток, а жить можно.
И никто не дивился, никто не задумывался, что мелет муку с помощью первого на земле вечного двигателя. Добром поминали Назара за хитрую выдумку, жалели, что не поставил он настоящие жернова, как у Флегонта. Была бы, мол, тогда в деревне настоящая мельница.
Прискакал как-то в деревню красный командир с партизанским отрядом, — губернский город колчаковцы заняли, так красные по глухим заимкам хоронились. Узнал про бабушкину мельницу. Смели, говорит, и нам зерно. У них, правда, не лукошки были, а мешки. Однако хоть и тоненькой струйкой, но бежала мука и день, и ночь. Командир сам просидел весь день у Назарова колеса.
— Что-то не пойму, как оно действует, — говорит. — Запруды в ручейке нет, и не ветряк это, а мотора здесь и поставить негде.
— Вечным двигателем муженек называл это колесо, — объяснила бабка. — Вроде ему ни воды, ни ветра не надо, крутится само собой без остановки.
Хмыкнул командир, однако осмотрел колесо внимательно.
— Ничего, — заключил, — не пойму. Тут профессора надо. Вот погоди, расколошматим буржуев, сам из Москвы ученых привезу.
Что с ним потом сталось — не знаю. А только когда беляков вышибли, ушел мой отец в город, на заработки. Стал городским. А бабушка еще лет десять жива была, никуда не хотела переезжать, так ее и похоронили на заимке.
Мне уже семнадцать было, когда мы с отцом выбрались на старую заимку. Там давно никто не жил, от нашей избы только куча битых кирпичей осталась. Однако сруб Назара был еще цел. Отыскали мы его. Как сейчас помню — бурьян вокруг вырос могучий, да и в самом срубе крапива вытянулась. Подошел отец к колесу, выдернул чеку — и вздохнуло оно, словно старик, которого разбудили, качнулось, заскрипело — да и пошло крутиться. И жерновки заработали.
Вот тут-то мне отец и рассказал всю историю Назара. А я тогда в техникуме учился, считал себя куда как специалистом. Поднял отца на смех. Вечного двигателя, говорю, быть не может, поскольку чудес на свете не бывает.
— Хорошо, — отвечает отец, — тогда растолкуй, отчего оно крутится?
Честно говорю, обшарил я весь сруб, искал какой-нибудь скрытый привод. И не нашел… Часа два мы с отцом просидели после этого в срубе — и колесо все крутилось без остановки. В чем там хитрость — до сих пор не могу сказать.
Иван Федорович вздохнул, закончив рассказ, и разлил остатки по рюмкам.
— Может, в самом деле дед ваш изобрел какой-нибудь невиданный механизм? — сказал я, помолчав.
Иван Федорович задумался.
— Рассказывал я о Назаровой мельнице кое-кому на заводе, — ответил он наконец. — Интересовались многие, а верить никто особенно не верил. Да и кому верить-то? Был я тогда безусым юнцом, только что кончил техникум. На заводе — без году неделя, Да и не до сказок было тогда — весна сорок первого, война надвигалась. А потом сам я четыре года на передовой отмахал, еще два года — по госпиталям провалялся, Так что выкинул из головы всю дедову механику. Это вот сейчас — заговорил ты о моем рацпредложении, и вспомнился мне дедов вечный двигатель. Сдается мне, что есть там что-то такое, чего ни я, ни кто другой не разглядели. Хочу как-нибудь съездить туда, да только на подъем тяжел стал, мхом обрастаю. Вот, может быть, ты?.. Если хочешь, съезди, погляди на Назаров сруб. Если, конечно, он цел остался. Ведь, почитай, больше полувека прошло, как поставил его Назар…