— До свидания, Иолинда, — прошептал я.
Каторн злобно и насмешливо покосился на меня, проходя мимо; он направлялся проверить гребцов.
— До свидания, Иолинда.
Ветра не было. Я буквально истекал потом в своих доспехах под палящими лучами яркого солнца, плывущего по безоблачному небу.
Я продолжал махать рукой провожающим нас, не сводя глаз с Иолинды, которая сидела, гордо выпрямившись, в своем паланкине, а потом мы вошли в излучину реки, и теперь видны были только высокие башни и шпили Некранала, да откуда-то издали доносились радостные крики горожан.
Мы плыли вниз по течению реки Друнаа, быстро продвигаясь к находящемуся в устье ее порту Нунос и ожидающему нас там флоту.
Глава IX
В Нуносе
Ах, эти слепые кровавые войны…
— Но послушайте, епископ, вы никак не можете понять, что сложные вопросы человеческих отношений решаются с помощью активных действий…
Хрупкие доводы, бессмысленные мотивы, цинизм, ошибочно принимаемый за практичность…
— Не хочешь ли ты отдохнуть, сын мой?
— Я не могу отдыхать, святой отец: ведь орды проклятых мусульман уже на берегах Дуная…
— Мир…
— Но удовлетворятся ли они перемирием?
— Возможно.
— Ну, во всяком случае, Вьетнама-то им будет недостаточно. Им будет мало, пока в их власти не окажется вся Азия… А затем — и весь мир…
— Но мы же не звери.
— Мы должны уподобиться диким зверям. Они-то ведь давно им уподобились.
— Но если бы мы попытались…
— Мы уже пытались.
— Разве?
— Пламя можно погасить лишь встречным огнем.
— Разве другого способа нет?
— Другого — нет.
— Но дети…
— Другого способа нет.
Ружье. Меч. Бомба. Лук. Вибропистолет. Огнемет. Боевой топор. Дубинка.
— Другого способа нет…
Я плохо спал в ту ночь на борту флагманского корабля под дружный плеск весел, барабанный рокот, поскрипывание шпангоутов и шум речной волны. В памяти мелькали обрывки разговоров, какие-то фразы, чьи-то лица мучили меня, не давая уснуть. Тысячи исторических событий прошли перед моим мысленным взором. Миллионы различных лиц. Но ситуация в целом не менялась. И основной довод, повторенный на бесчисленном множестве языков, оставался прежним.
Лишь когда я, сбросив с себя этот полусон, решительно поднялся, в голове моей немного прояснилось, и я поспешил на палубу.
Что же я за существо? Почему мне все время кажется, что я навечно приговорен скитаться из одной исторической эпохи в другую, всюду исполняя одну и ту же роль? Что за шутку — поистине космического масштаба! — сыграла со мной судьба?
Прохладный ночной воздух остудил мое лицо; лунный свет пробивался сквозь легкие облачка длинными лучами, и мне из-за движения корабля лучи эти вскоре стали казаться спицами какого-то гигантского колеса. Словно колесница неведомого бога провалилась сквозь непрочный настил облаков и увязла в более плотном воздухе у поверхности земли.
Я посмотрел на воду и увидел, как облака отражаются в ней, как они раздвигаются, пропуская на землю лунный свет. Ту же самую луну я видел и в бытность свою Джоном Дэйкером. С тем же равнодушным видом и спокойствием наблюдала она за ужимками и прыжками людей на той планете, вокруг которой обращалась сама. Сколько несчастий видела эта луна? Сколько трагедий? Сколько нелепых войн и завоеваний? Сколько сражений и убийств?
Облака вновь сошлись плотнее, и воды реки почернели, словно желая сказать мне, что я никогда не получу ответа на мучающие меня вопросы.
Я стал смотреть по сторонам. Мы проплывали мимо густого леса. Вершины деревьев отчетливо прорисовывались на фоне более светлого неба. Время от времени слышались крики каких-то ночных животных, и мне показалось, что в криках этих слышится тоска одиночества, растерянность, какая-то жалоба. Я вздохнул, оперся на перила и стал смотреть, как светлеет сероватой пеной вода под дружными ударами весел.
Видимо, лучше мне смириться с тем, что я снова вынужден сражаться. Снова? Но в каких сражениях я участвовал раньше? Где? Что означают мои невнятные воспоминания? Каково значение моих снов? Единственный простой ответ на этот вопрос — ответ с точки зрения прагматика (и, уж конечно, такой, какой лучше всего поймет Джон Дэйкер) — заключается в том, что я сошел с ума. Мое воображение было перегружено. Может быть, я никогда и не был Джоном Дэйкером? Может быть, и он тоже всего лишь плод моего больного воображения?