— Я разучился это делать, Эрмизад. Я должен закончить начатое мной. То, для чего и был призван в этот мир…
— А ты уверен, что именно король Ригенос призвал тебя в этот мир?
— А кто же еще?
— И это тоже всего лишь бессмысленные предположения, — улыбнулся Арджав. — Ты должен поступать так, как считаешь нужным, Эрекозе. Я больше не стану просить тебя пощадить мой народ.
— Ну вот и спасибо! — сказал я, вскочил из-за стола, пошатнулся и зажмурился. — Господи! До чего же я устал!
— Вот и отдохни здесь, — тихо сказала Эрмизад. — Со мной…
Я посмотрел на нее.
— Со мной, — повторила она.
Арджав собрался было что-то сказать, но передумал и вышел из комнаты.
И тут я понял, что не хочу ничего другого — только сделать то, что предлагала мне Эрмизад. Но я отрицательно замотал головой:
— Нет, это было бы проявлением слабости…
— Наоборот, это придало бы тебе сил. Это позволило бы тебе принять более ясное решение…
— Я уже принял решение. И кроме того, моя клятва Иолинде…
— Ты поклялся ей в верности?..
Я только развел руками:
— Я не могу вспомнить.
Она придвинулась ближе и погладила меня по щеке.
— А может быть, благодаря этому как раз что-нибудь и окончится, — предположила она. — Может быть, как раз это и оживит твою любовь к Иолинде…
Теперь я ощущал почти физическую боль. На какое-то мгновение мне даже показалось, что они меня отравили.
— Нет!
— Это непременно поможет тебе, — продолжала она. — Я знаю, что поможет! Хотя я и сама, пожалуй, не уверена, что мне этого хочется, но…
— Сейчас я не имею права проявлять слабость, Эрмизад.
— Эрекозе, но ведь это не будет проявлением слабости!
— И все-таки…
Она отвернулась от меня и сказала тихим и каким-то очень странным голосом:
— Ну, хорошо, тогда отдохни хотя бы прямо здесь. Выспись в хорошей постели, чтобы чувствовать себя хорошо во время завтрашнего сражения. Я люблю тебя, Эрекозе. Я люблю тебя больше всех на свете. Я помогу тебе во всем, что бы ты ни решил сделать.
— Я ведь уже решил, что мне делать, — напомнил я ей. — И в этом ты мне помочь не можешь. — Голова у меня кружилась. Я совсем не хотел возвращаться в свой лагерь в таком состоянии, потому что они непременно решили бы, что меня подпоили, и перестали бы мне доверять. Лучше действительно переночевать здесь и встретиться со своими воинами в добром здравии. — Хорошо, я останусь на ночь, — сказал я. — Один.
— Как хочешь, Эрекозе. — Она пошла к двери. — Слуга покажет тебе, где спальня.
— Я буду спать здесь, — сказал я ей. — Пусть сюда принесут постель.
— Как хочешь.
— Приятно будет выспаться в настоящей постели, — сказал я. — Утром голова будет лучше варить.
— Надеюсь. Спокойной ночи, Эрекозе.
Неужели они знали, что именно в эту ночь сны вернутся снова? Неужели я стал жертвой тонкого коварства, на какое способны лишь эти загадочные существа?
Я лежал в постели, в элдренской столице, и мне снились сны.
Но снилось мне не то, как я пытаюсь отыскать свое настоящее имя. На этот раз у меня имени вообще не было. И мне оно было совсем не нужно.
Я смотрел, как кружится наша Земля, и видел ее обитателей, суетящихся на поверхности планеты подобно муравьям на вершине холма, подобно жучкам в гнилом пне. Я видел, как они сражаются друг с другом, уничтожают друг друга, заключают друг с другом мир, строят новые здания, чтобы снова начать разрушать их в следующей неизбежной войне. И мне показалось, что существа эти по уровню своего развития лишь немного отличаются от животных и что по какому-то капризу судьбы они обречены снова и снова совершать одни и те же ошибки. И я понял, что для них нет надежды на будущее — для этих несовершенных существ, застрявших где-то на середине пути между животными и Богами. Что это их судьба, как и у меня самого, — без конца вести войны и никогда не знать чувства удовлетворения. Те же парадоксы бытия, что мучили меня, мучили и всю мою расу в целом. Те вопросы, на которые я не находил ответа, в действительности и не имели ответа. Не было смысла в бесконечных поисках решения: его не существовало, и приходилось либо принимать данное, либо отвергать его. И так будет всегда. О, в этих существах было много такого, за что их стоило любить, но ненавидеть их было не за что. Как можно было их ненавидеть, если все их ошибки были вызваны гримасой всемогущей судьбы, которая и сделала их такими — полуслепыми, полуглухими, полунемыми…
Проснувшись, я почувствовал необычайный покой в душе. А потом вдруг душой моей неумолимо завладел ужас — то были отголоски виденного мною во сне.