Рядом со мной сел какой-то тип — судя по всему, такой же пьяный, как я.
— Что будешь пить? — гаркнул он мне во всю глотку: обычный голос в этом шуме и гаме остался бы абсолютно неразличим. — Ром! — заорал я в ответ. Сосед махнул перегруженному бармену, и — о чудо! тот мгновенно выставил перед нами два запотевших ледяных стакана с ромом. — Ты, наверное, владелец этого клуба? — сказал я в шутку.
Он сверкнул белыми зубами в неоновом свете.
— Нет, разумеется. Просто даю хорошие чаевые.
Мы салютовали друг другу, я отпил от своего стакана и снова огляделся вокруг.
Людей все прибывало и прибывало, словно селектор решил в честь нового года впускать всех желающих. Меня уже пару раз толкнули в спину танцующие, и настроение слегка испортилось.
— Слишком много народу, а? — сказал мой сосед, словно в продолжение моих мыслей. — Точно — ответил я — во времена моей молодости столько не набиралось. Он хохотнул. — Можно перейти в другое заведение. Я покачал головой. — Это вряд ли. Если уж выберусь из этой свалки — то только домой. — Слова не мужа, но деда — сказал сосед.
— Смешно — признал я и допил свой ром — можно теперь мне угостить тебя?
— Ну попробуй — и вновь сверкнула его улыбка. Я попробовал сделать заказ, но безуспешно — бармен игнорировал меня напрочь, словно я внезапно стал стеклянным. — Может, позже — великодушно сказал сосед — кстати, как тебя зовут? — Адам. Адам Эвигер. — А меня — Бадхен. — Баттхед? — не расслышал я и растерялся от такого странного имени. Он запрокинул голову и расхохотался. — Черт, с тобой весело, Адам! Нет, меня зовут Бадхен. Кажется, с какого-то языка это переводится как «шутник»? — Откуда ты? — задал я обычный вопрос туриста туристу. — Да много откуда. То там живу, то сям. Пока, как видишь, в Риме. А ты? — Я здесь пятый год. До этого… тоже то там, то сям.В Вене, Ницце, Валенсии… — Вечный турист — ухмыльнулся он. — Что-то типа того — согласился я. Константин сделал жест бармену и перед нами вновь появились стаканы с напитками. — Ты волшебник? — спросил его я почти на полном серьезе. — Ты мне льстишь, Адам Эвигер — ответил он в тон мне. Его рука плавно опустилась на мое колено, и я невольно опустил туда же свой взгляд. — Точно не хочешь уйти отсюда? В Риме много укромных мест — сказал он негромко, но я услышал.
Пару секунд думал над его предложением.
Потом покачал головой.
— Сегодня я хочу только пить. Давно уже прошли времена, когда я воспламенялся похотью и желанием от кого-либо. С веками во мне притуплялись многие страсти, которые занимают людей в течение жизни. Ушла похоть, ушло чревоугодие. Ушли гнев, жадность и жажда наживы. И сегодняшний день не стал исключением.
Сегодня я вышел, чтобы посмотреть на людей, и может, немного разогреть свою почти угасшую человечность об их неуемную радость жизни. До сей секунды мне казалось, что я это делаю довольно-таки успешно. Оказывается, обманывал сам себя.
— Если хочешь пить, то мы будем пить, Адам — легко согласился Бадхен и убрал руку.
Мы допили вторую порцию рома, и потом он опять сделал заказ — на этот раз водку. Мы не спеша цедили эту порцию, разговаривая в основном о разной чепухе — о римских реалиях, об Ошибке 2000, травили байки, обычные для туристов и очень пьяных людей.
В какой-то момент благодаря смеси водки и рома в своей крови я перестал ощущать не только свое тело, но и тяжесть веков на плечах.
Бадхен, как это часто случается после огромного количества алкоголя, вдруг показался мне необыкновенно привлекательным, и я прервал его на полуслове, легко притянув за ворот рубашки к себе.
— Ого — сказал он, насмешливо приподнимая бровь, и сам сократил оставшееся расстояние, накрыв мои губы поцелуем.
Поцелуя, кстати сказать, я не ощутил — тело онемело настолько, что я мало что соображал, разве что точно осознавал, что похмелье будет невообразимо жестоким, и уже прямо сейчас раскаивался в сегодняшнем отрыве.
Бадхен отстранился.
— Жаль, что ты мало что соображаешь сегодня, Адам — сказал он с сожалением — у меня ведь были такие планы на тебя… — Как-нибудь в другой раз — проговорил я заплетающимся языком. — Да. В следующий раз. Бог ведь троицу любит? — Угу — я махнул бармену в последней отчаянной попытке сделать заказ — и тот, даже не спрашивая меня, поставил перед нами два бокала красного вина. — Вино после рома и водки — хмыкнул Бадхен — тебе не кажется, что наш бармен — серийный убийца? Я не рискнул отвечать — язык уже совсем не слушался. Поднял бокал и из чистой вежливости сделал глоток. Жить мне все еще хотелось. Или, по крайней мере, не умирать мучительной смертью от похмелья.
Неоновые вспышки в такт внезапно сменившейся музыке стали мигать в ускоренном темпе, то освещая нас зеленовато-белым светом, то оставляя в кромешной темноте. Из-за этого движения всех в клубе казались рваными, словно после каждого жеста включался стоп-кадр.
Я смотрел, как Бадхен поднимает за высокую ножку бокал к губам, и пьет — глоток за глотком. Потом ставит его обратно на барную стойку — и тот полон до краев.
В эту самую секунду с моих глаз словно спала пелена — я узнал его.
Музыка в моих ушах заглохла. Я смотрел на бокал, в котором под буханье басов подрагивало темно-красное вино, и думал, что сейчас, в эту самую секунду — прекращу свое существование.
— Ты слишком пьян сегодня, Адам — повторил Бадхен — наверное, сегодня мне будет скучно заканчивать эту затянувшуюся шутку.
Басы безостановочно бились в вискИ, и я подумал, что сейчас меня стошнит от страха и выпитого — прямо под ноги соседа. Или даже лучше — ему на колени.
— Мы еще увидимся, Адам — сказал Бадхен — только тогда ты будешь трезво оценивать все, что с тобой произойдет. Так ведь будет интереснее? — Ты… убьешь меня? — выдохнул я. — А ты этого хочешь? — ответил он вопросом на вопрос. — Не знаю — честно сказал я. — Слишком предсказуемо это было бы, не так ли? Не лучше ли придумать что-то поинтереснее? — Что… — Например, мне всегда было интересно, что чувствует человек, проживая тысячи лет день за днем — только в обратном порядке — сказал он и, протянув руку, дотронулся до моей щеки. — Нет… Господи, нет. Прошу тебя, господин... — я отшатнулся, с мольбой глядя на него. Сможет ли он такое сотворить? Я не знал и не хотел знать — но здравый смысл говорил, что тот, кто уже заставил меня прожить два тысячелетия, сможет исполнить любую свою угрозу. — Иди, Адам — сказал мягко Бадхен — иди и радуйся жизни. Пока.
Неон в последний раз мигнул — и померк.
Когда свет вспыхнул вновь, моего соседа рядом уже не оказалось.
К концу двадцатого века непреодолимое желание путешествий слегка притупилось, и я начал задерживаться в каждой стране по несколько лет. Жилье я почти нигде не покупал, только снимал в аренду. Купил только одну квартиру, но за последние девятнадцать лет заезжал туда крайне редко — Рим с некоторых пор начал вызывать во мне не самые приятные воспоминания.
Денег я смог за последние века накопить и вложить столько, что ближайшие пару сотен лет можно было не думать о необходимости работать ради пропитания. И, разумеется, к моим услугам во все времена и века находились люди, которые за небольшую плату могли изготовить любой поддельный документ — да такой, что даже израильские пограничники в аэропорту лет пять назад всего лишь бегло осмотрели мой европаспорт и пожелали «приятно провести время в нашей прекрасной стране».
Несмотря на свой почтенный возраст, я старался идти в ногу с современными технологиями. Если уж арбалетом в свое время научился пользоваться, почему бы не научиться аркебузой, велосипедом, автомобилем и компьютером? А уж новомодные телефоны словно специально создавались для идиотов.
Так что первым делом я предложил Костику поискать контакты Финкельштейна в его смартфоне. К сожалению, оказалось, что гаджет пропал, пока тот лежал без сознания на перроне.
— Может, электронную почту? — Я забыл пароль от ящика, кажется — хмуро ответил он. В соцсетях нашлось целых семь Евгениев Финкельштейнов, но ни один из них не подошел.