Почему все женатые и почти женатые люди в этой стране мечтают свести любого нового знакомого хоть с кем-нибудь, подумал я. Наверное, этому способствовало поверие, что за каждую удачную пару своднику автоматически начисляется на карму треть участка в райском саду. Как по мне — гореть им всем в аду, этим благожелателям.
— У меня уже есть кое-кто, спасибо — почти не погрешил я против истины. — Ты о чем? — не поняла она — я не собираюсь сводничать, ты что? Просто мне кажется, что тебе не сильно нравится твоя нынешняя компания, и может, стоит познакомить тебя с людьми, которые будут тебе ближе по интересам. — Нет, спасибо — повторил я вежливо. Бесцеремонность смертных уже давно не сбивала меня с толку. Я мог повторить «нет» еще раз двадцать, с меня бы не убыло. — Уверен? Тебе бы могло понравиться. — Уверен. — мое терпение было безграничным. — Ну что ж, тогда никуда не поедем — покладисто сказала она — но если когда-нибудь передумаешь, мое предложение остается в силе. А пока не хочешь присоединиться ко мне на уроке йоги? Я провожу его в парке внизу, приходит много соседей из соседних домов. Будет весело, обещаю!
— Давай — согласился я. Все равно вряд ли мне позволят остаться на ее удобном диване, пока она учит соседей здоровому образу жизни.
В уроке я не участвовал. Спустился в палисадник под домом и, сидя на лавке, наблюдал как Наама и еще человек десять мужчин и женщин (самому младшему было на вид лет семьдесят) принимают самые разные асаны на узких разноцветных ковриках.
Было тепло, зимний дождь, льющий с утра, закончился, и воздух казался особо чистым и прозрачным, каким никогда не бывает летом. На меня не обращали внимания, и я устроился в тени и читал Карнеги, которого захватил у Наамы с кухонного стола.
— Пытаешься понять, как завоевывать друзей и оказывать влияние на окружающих? — спросил Женя, неслышно подошедший ко мне со стороны улицы. Я вздрогнул и огляделся. Наамы нигде не было — она ушла по-английски. Наверное, по каким-то своим зожным делам. Группа утренней йоги уже сворачивала коврики и расходилась. — Забыл деньги дома — сказал я, закрывая Карнеги и отправляя его в рюкзак. — Я так и подумал. Вот твои вещи — Финкельштейн протянул бумажник и ключи — как насчет поехать куда-нибудь развеяться? — Что с Бадхеном? — Без перемен. Но домой тебе пока лучше не возвращаться. — Скажи прямо: он меня выжил из моей же квартиры, как лиса зайца — хмыкнул я. — Есть такое. Хочешь, возьму его обратно к себе? Чтобы Костик ежедневно имел возможность капать тебе на мозги, убеждая поскорее меня прикончить? Нет, спасибо, подумал я.
— Может, стоит оставить ему эту квартиру и найти другую? — сказал вместо этого. Я думал об этой опции не первый раз за последние пару дней, и с каждым днем она казалась все привлекательнее.
— Не стоит — покачал головой Женя — Он уйдет сам рано или поздно. Ты завтракал? — Да, накормила одна добрая душа. Овсянкой и жасминовым чаем. — Звучит полезно — хмыкнул он — как насчет шакшуки, чтобы заполировать всю эту красоту? — С колбасками Мергез — согласился я. — И черный кофе с кардамоном на десерт. Кстати, твой закончился. — Разумеется, закончился — пробормотал я, чувствуя себя Бильбо Бэггинсом после нашествия гномов. — Закупимся по дороге назад — и Женя, кинув короткий взгляд на последнего старичка, сворачивающего коврик, и направился к своей машине, уже стоявшей на обочине возле палисадника.
День с Финкельштейном немного исправил настроение, испорченное Бадхеном и его откровениями. Женя в обозримом будущем убивать меня не собирался, кофе был крепким и горьким, а секс у него дома после целого дня шатания по городу — горячим и неторопливым. Я овладевал им, расслабленным и покорным, и наслаждался мыслью, что тем самым совершаю сладкую, пусть и мелочную месть Бадхену. Жаль только, что он об этом не узнает.
— Тебе нравится? — сказал я ему на ухо. — Очень — шепнул он в ответ. Я растянул губы в довольной улыбке. Такой Женя нравился мне куда больше, чем сыплющий угрозами хмурый демиург, каким я знал его раньше.
Я прибавил темпа, чувствуя скорую развязку. Его спина под моими ладонями перекатывалась буграми мышц, и я поглаживал горячую, покрасневшую кожу, проводя пальцами от лопаток к ягодицам и обратно. Он вовсю стонал в подушку, а я пока еще не был готов. Прикусил губу, двигаясь еще быстрее, с радостью чувствуя, как немного онемевшая за последние дни душа вновь откликается на физическое удовольствие.
Наконец он содрогнулся подо мной, коротко выдохнул и сжал в кулаке простыни, так, что костяшки пальцев побелели от напряжения.
Я нагнал его в ту же минуту. Откинул голову назад, отдаваясь ощущениям, чувствуя, как напряжение последних дней покидает меня вместе с семенем.
И в следующий момент — когда первый восторг идет на спад, но наслаждение вовсю гуляет в крови по венам, в этот момент я заметил что-то странное.
Воздух словно стал осязаемый, как прозрачная вода, пошедшая рябью. Что-то похожее я видел однажды в ночь, когда чуть не оказался в постели с Костиком. Но теперь все было по-другому. Комнату начал заполнять сизо-серый туман, вытекавший из пор пространства, как сукровица из раны — зрелище, способное довести любого, хоть немного страдающего трипофобией, до сердечного приступа. Я почти силой заставил себя не вскрикнуть от омерзения. От ощущения удовольствия, еще миг назад охватившего меня целиком, не осталось и следа — лишь липкий страх, отвращение и тошнота.
Женя все еще лежал подо мной, обмякший и сонный. Глаза его были, хвала всем богам, закрыты — меньше всего на свете я бы хотел, чтобы он видел то, что происходило в комнате сейчас — потому что тогда скрывать от него «изменения» стало бы невозможно.
Я торопливо лег поверх его спины, оглаживая слегка влажные от пота ребра, шепча что-то нежное и молясь, чтобы он не открыл глаза,
— Поспи, Жека, длинный был день — тихо сказал ему на ухо, изображая заботу. Краем глаза увидел, что туман рассеивается, рябь сглаживается, и незаметно вздохнул с облегчением. Все снова было, как обычно. До следующего раза.
Я провел у Жени в гостях несколько следующих дней, избегая появляться дома. С одной стороны, это было здорово — его квартира была намного удобнее и просторнее моей. Если он не дежурил ночью, я получал от него все, что хотел, а если выходил на ночную смену — отсыпался с комфортом в огромной кровати один. Кроме того, Финкельштейн охренительно хорошо готовил, а к хорошей еде быстро привыкаешь.
С другой стороны — в моей квартире оставалась рыбка, и я сильно сомневался, что Бадхен будет ее кормить. Смадар я предупредил, что в ближайшие пару недель уборка не потребуется, и гадал, какой степени срач ждет меня дома.
А еще — я понимал, что нельзя надолго оставлять Костика одного. И что надо бы расспросить его поподробнее про природу «изменений» и их глобальные последствия. И как остановить это, при этом не аннигилируя меня самого.
К концу января Бадхен соизволил разрешить мне вернуться домой. Сделал он это через Женю, который, вернувшись после очередного ночного дежурства, мимоходом сказал:
— Костик, кажется, стал немного адекватнее. Поедем сегодня к тебе? Или хочешь остаться здесь? Я не против, даже наоборот. — Поедем ко мне — покладисто ответил я. Остаться у Жени насовсем было соблазнительно, но слишком уж неправильно — серьезных отношений я заводить не собирался, а то, что происходило, все больше напоминало семейную жизнь. — Тебе нужно собрать что-то? — спросил Жека. В первый же день он привез мне из дома саквояж с моими вещами, и теперь предстояло сложить все обратно. — Соберу, но не все. На случай, если у него вдруг случится рецидив — сказал я, вытаскивая из штепселя зарядку от таблета. — Тогда оставь все здесь — сказал Женя, и я почувствовал, как ему хочется, чтобы я никуда не уезжал. — Оставлю — не стал спорить я. Не потому, что планировал остаться. Просто так было проще.