Я кивнул, решив не задавать вопросов. И так понятно, что парочка ранее успела поссориться, так зачем сыпать соль на раны.
До машины Саара было возвращаться слишком далеко, да и вести ее ни один из нас все равно бы не смог, поэтому я вызвал такси.
Расплатился с водителем, буквально выскреб Саара с заднего сиденья и дотащил до квартиры — от долгой езды его совсем развезло. Дома он как куль свалился на мой диван и отчаянно захрапел. У меня хватило сил почистить зубы, а потом я и сам отключился, не раздеваясь.
Утром Цфания успел выйти до того, как я проснулся — видимо, заранее включил будильник, чтобы не пропустить свой курс в Иерусалиме.
На столе лежала записка: «Надо повторить».
Ну уж нет, приятель. Я слишком стар для этого дерьма.
Через пару дней мне позвонила Наама. Я вспомнил, что до сих пор не вернул ей взятую на время книгу и приготовился извиняться.
— Ты не перестаешь меня удивлять, Адам — сказала она вместо приветствия. — Я верну «Клавдия» на неделе, обещаю — поспешно проговорил я. — О чем ты? А, книгу? Неважно, оставь себе, если хочешь. Наш общий знакомый Идан позвонил мне вчера, и полчаса подряд уверял, что нашел идеального кандидата для моего центра помощи. — Так ты работаешь с кататониками? Я думал, йогу преподаешь. — Йогу я преподаю по вечерам, а днем работаю в центре, уже лет пять. Я психолог по образованию, ты не знал? — Впервые слышу, чтобы психологи специализировались в кататонии.
— Не волнуйся, с ними занимаются психиатры, но я также использую свои методы. Мы пытаемся наладить связь между больными и внешним миром через альтернативные процедуры: трудотерапию, музыку, водную гимнастику… Послушай, об этом можно часами толковать, но, может, просто стоит один раз придти и посмотреть? Не волнуйся, у нас не умирают, если ты этого боишься.
Я не боялся, но все еще сомневался.
— Чем именно я могу помочь? — Идан сказал, что ты умеешь разговаривать с больными. Не сюсюкаешь, не приторничаешь, не лицемеришь. Мне нужен такой человек. — И ты считаешь, что пустые разговоры помогут? Точно так же ты могла бы преподавать им йогу. — Йога не помогает — невозмутимо ответила она — тут нужны особые разговоры. Не о погоде и политике, как понимаешь. Максимальная честность, открытость и подчас — необходимая жесткость. Я бы даже сказала — жестокость. — Еще можно привести доминатрикс в латексном костюме — пошутил я. Кажется, недавний поход в садо-шоуклуб даром не прошел — перед глазами у меня возник облик Наамы в обтягивающем красном латексе, и я помотал головой, избавляясь от картинки в голове. — Я в курсе насчет вашего маленького похода во все тяжкие — хмыкнула Наама — можешь не хвастаться. Лучше скажи, что думаешь о моей идее? — Думаю, что звучит так себе. Кататонию болтовней не вылечить, Наама. — А если даже так — что тебе терять? Посмотришь на людей в ступоре, выпьешь со мной кофе и поедешь обратно. Одного раза будет достаточно. Считай, что это эксперимент. — Ну ладно — сдался я — Только добавь к кофе завтрак. — Договорились. Давай во вторник с утра позавтракаем вдвоем, а потом ты посмотришь мой центр.
Будь я немного внимательнее, наверное, задумался бы о том, зачем ей было столь необходимо зазывать меня к себе, пусть даже на один раз. Сложил бы один плюс один, вспомнив, как пару месяцев назад она же предлагала мне встречу с «подходящими людьми». И может, отказался бы, пока не стало поздно.
Но я не ожидал от Наамы никаких подвохов.
И, как выяснилось позже, сильно ошибался.
В десять утра вторника я терпеливо ожидал Нааму у входа в центр. Она приехала без двух минут, в первый раз на моей памяти одетая не в домашнее. Сегодня на ней красовались узкие черные брючки и серая сорочка, а волосы были собраны в огромный курчавый пук. В руках у нее белела коробка с двумя картонными стаканами кофе и пакет с чем-то горячим и маслянистым.
— Я привезла завтрак, как ты просил. Посидим во дворе? — она кивнула на большой деревянный стол для пикника у входа в здание. Наверное, в солнечные дни работники обедали прямо здесь, под открытым небом.
Контраст между первым завтраком, которым Наама угощала меня дома и жирным великолепием выпечки из Абулафии был поразительным. Сама она завтракала разноцветным овощным салатом из стеклянной посудины.
— Ты решила подкупить меня едой? — спросил я, вытирая пальцы салфеткой и сыто отдуваясь после того, как прикончил большой самбусак с грибами и сыром. Наама кивнула. — Сытые мужчины соглашаются на все. Испробовано на Сааре. — Саар соглашается на все после салата с киноа и рукколой? — Что?.. Признайся, он жаловался, что я морю его голодом? — Нет — быстро ответил я. — Ах да, я и забыла про пресловутую мужскую солидарность — она вздохнула и отложила салат в сторону. — Адам. Я хочу попросить тебя кое о чем до того, как мы войдем в эту дверь. — Ну. — Пообещай, что окажешь мне немного доверия, и не будешь смотреть на меня сквозь призму того, что говорит обо мне Саар… или кто-либо другой.
Я насторожился, но вслух сказал:
— Хорошо, попробую. — И еще пообещай мне, что войдешь в этот центр без предубеждений. Люди здесь не менее несчастны, чем пациенты хосписов, но специфика сильно отличается от той, к которой ты успел привыкнуть с онкобольными. Возможно, ты увидишь много неприятного и непонятного. Возможно, у тебя возникнут вопросы, и это нормально. Просто… будь терпелив, ладно? — Хорошо — снова покладисто ответил я. Не хотелось напоминать, что я видел в своей жизни вещи и похуже, чем пару десятков душевнобольных. Кажется, Наама принимала свое дневное занятие слишком близко к сердцу, и я это мог понять — видел достаточно подобных ей добровольцев в хосписах. Правда, долго они там не задерживались — быстро перегорали и сбегали лечить нервы. — Тогда вперед — она поднялась, стряхивая с брюк невидимые крошки. Я поднялся вслед за ней, и мы последовали вдвоем по широким каменным ступеням к двери центра помощи.
Изнутри интерьер мало чем отличался от привычных мне хосписов — уютно, душевно, и немного тревожно. Теплый цвет стен констатировал с капельницами в углу широченной гостиной. Удобная мебель соседствовала с инвалидными креслами, а картины на стенах могли быть творением либо обитателей центра, либо Джексона Поллока. Как раз они, по моему мнению, были здесь излишни.
В гостиной сидело человек пять. Все были одеты теплее, чем требовалось в это время года: штаны, фуфайки, мягкие тапки. Двое что-то тихо бормотали на своей волне, один сидел абсолютно неподвижно на полу, игнорируя кресло прямо рядом с собой. Еще двое лежали на коврах возле включенного телевизора, головы у них были покрыты наволочками.
У небольшого бара возле окна сидело на высоких барных стульях двое филиппинцев — судя по всему, обслуживающий персонал. Парень лет тридцати на вид втыкал в телефон, женщина читала глянцевый журнал. Увидев нас, они кивнули и вернулись к своим занятиям
Наама прошла мимо гостиной к дальней двери. — Здесь вход в спальни пациентов — сообщила она, оглядываясь на меня — мы пройдем по некоторым из ним, покажу тебе тех, с кем ты будешь заниматься сегодня.
Мы обошли несколько спален. Как по мне, их обитатели мало чем отличались друг от друга. Хмурые, худые, с одинаковым выражением лица, замершие в своем страдании. Поистине, в хосписе атмосфера была намного комфортнее.
— Сколько их всего? — спросил я Нааму, которая шла чуть впереди меня. — Сорок три человека. Десять женщин, остальные мужчины. — О чем мне говорить с ними? — сказал я — посмотри на них. Это мебель, живое мясо. Тут не к чему обращаться. Она молча шла дальше, словно мои слова были пустым звуком. Я остановился. То, что она занимается самообманом, меня никак не касалось и не мне было убеждать ее в несостоятельности ее теории. Но и поддерживать ее сумасбродство, и тем более сотрудничать с ней я не собирался. — Постой, Наама. Я понимаю, что тебе это очень важно, но помочь тебе не смогу, поэтому не вижу смысла в том, что ты от меня хочешь. Ты будешь ожидать от меня чего-то невозможного, а когда все же поймешь, что это невозможно, сделаешь из меня же козла отпущения.
Повернулся и пошел обратно.
Я шел по коридору быстро, и слышал, как ее каблуки стучат по каменному полу позади, хоть она не стремилась меня остановить.