Иезекииль 1:4. По мнению некоторых каббалистов, в этом отрывке описываются четыре клипы, окружающие святость.
Теория воробья:
“— Слышал историю про воробья, летящего через комнату?
— Нет.
— Не может быть. Ее все слышали.
— Но не я.
— О том, что жизнь похожа на летящего по комнате воробья? Снаружи — сплошная темнота, а он летит по комнате, и это всего лишь один краткий миг тепла и света!
— А окна открыты? — спросил Брута.
— Ты можешь представить себе, каково быть этим самым воробьем и знать о темноте все? Знать, что потом вспоминать будет нечего — кроме этого момента тепла и света?
— Не могу.
— Конечно не можешь. А это очень похоже на жизнь бога.”
Терри Пратчетт, “Маленькие боги”.
====== Глава 20 ======
Глава 20
— Приезжай — сказала она. Я потер ладонями глаза. Ехать не хотелось. Хотелось пить кофе и читать газету, которая ждала меня на коврике у входа в квартиру. — Сегодня не могу. — А когда? — Не знаю. Может и никогда. С врунами, понимаешь, не очень люблю работать.
Она зашуршала трубкой.
— Если бы я сказала правду, ты бы отказался иметь со мной дело. Или нет? — Отказался бы. И сейчас отказываюсь. — Адам, мне важно, чтобы… — начала она. — Давай так — прервал ее я — скажи, что именно от меня хочешь. Без вранья и утайки. А я подумаю. — Я хочу, чтобы ты объединился со мной против Бадхена. Он мечтает создать идеальный мир, но не понимает, что одно только его существование порождает хаос, и поэтому раз за разом, мир за миром он разрушает все, что создал, и начинает снова. — И какое отношение к этому имеешь ты? И тем более я? — Я не хочу нового разрушения, Адам. Я устала, Саар устал. Даже Женя устал. В этот раз мы наконец можем что-то изменить, вместо того, чтобы оставаться несогласными соучастниками.
Я вздохнул.
— Хорошо. Я приеду часам к трем в центр. Поговорим там, и решим, что делать дальше.
Не стал слушать благодарности и отключил телефон.
Хотелось провести хоть одно утро без присутствия в нем демиургов.
Приготовив завтрак, я прошел с тарелкой в гостиную и включил телевизор. По всем каналам шло убийство премьера, но сегодня это меня не раздражало — наоборот. Было утешительно, что у других тоже наметились глобальные проблемы.
Вспомнив о проблемах, я напрягся. Включил компьютер и проверил акции в фондах. Иностранные фонды не изменились, а вот местные изрядно пострадали. Пользуясь случаем, я прикупил акций, проверил дела в остальных фондах, перевел немного денег на текущий счет и выключил компьютер, вернувшись к новостям.
По первому каналу шли бесконечные разговоры о том, кто виноват и что делать. В отличие от прошлого раза, когда убийцу Рабина схватили сразу же, в этот раз преступники хорошо подготовились — стреляли сразу с трех сторон одновременно, так, что полиция погналась за тремя зайцами и ни одного, разумеется, не поймала. Зато сразу стало понятно, что убийство планировалось и совершалось не бунтарем-одиночкой. Взоры всех сразу же обратились на оппозицию, которая в данный момент всеми силами открещивалась от обвинений.
Я пощелкал каналами, выбирая наиболее интересный ракурс изложения. На десятом свежеиспеченный и.о. премьера давал пресс-конференцию журналистам. Я покачал головой. В отличие от покойного — высокого, харизматичного и осанистого Авраама Гедалии, и.о. премьера был невысоким, плотным, да и харизмы в нем было не больше, чем в консервной банке. Он был из тех, кто в трудный момент неплохо замещает лидера, но сам никогда лидером не становится. И ему можно только посочувствовать, потому что предстояло вытаскивать страну и политику из огромной жопы, а потом — через три месяца, когда истечет срок временного правительства и объявят новые выборы, уйти обратно в тень — скорее всего, навсегда.
К трем часам я наконец дозрел до того, чтобы одеться и выйти из дома. Несмотря на то, что стояла середина марта, на улице припекало, и в небе над городом неподвижно висело охристое облако песка, которое ветер принес с пустыни. Глядя на пыльное небо, я вспомнил слова Саара о четырех стихиях, четырех клипот, окружающих… по убеждениям мудрецов, они окружали святость. А вот по словам Костика — не окружали ничего. Точнее, окружали ничто. Возможно, подумал я, это и есть та недостающая деталь, которая из раза в раз мешает построить идеальный мир? Что может создать одушевленная глина, если скульптора так и не появилось? Что из нее получится, и что у нее получится сделать из самой себя? Как говорится: мы строили, строили, и наконец построили, ура! Только Бадхен почему-то все недоволен и пытается высечь из себя невысекаемое — искру, которая так никогда и не зажглась.
— Вы собираетесь сегодня выезжать? — окликнула меня соседка. Оказывается, я так и сидел в машине с заведенным мотором, блокируя ей въезд на парковку. — Извините. Долгий день — пробормотал я, трогая машину. На часах была уже половина четвертого, и Наама наверняка проклинала мою непунктуальность, сидя за столом для пикника.
К своему удивлению, подъехав к ступеням центра, Наамы я не увидел. Десятка сообщений и пропущенных звонков, которые я ожидал увидеть, проверив телефон, тоже не было. Я припарковался и зашел в здание.
В гостиной было все так же тихо. Из персонала был один только молодой парень, по виду филиппинец. Я попытался представить, что он думает, глядя на обитателей дома скорби. Что бы сказал, узнав, что все они бессмертны? И гадает ли, почему их никогда не выводят на прогулку?
— Привет, Эвигер! Я обернулся. Эзер Люстиг стоял в дверях, ведущих в комнаты обитателей, сложив руки на груди, и ухмылялся. — Пришел-таки. — Пришел. А где Наама? Его улыбка несколько поблекла. — Делает увлажняющие маски женской части населения центра. Лучше не спрашивай. — Надоело тебе? — Надоело — признался он — для нее мы — куклы, плюс оружие против Бадхена. Могла бы — приготовила бы еще миллионы таких вот коматозных и спрятала бы по всему миру. Но ей, по счастью, плоды с Древа недоступны. — Да уж — пробормотал я, представив миллионы бессмертных кататоников, населивших планету. Люстиг прошел в гостиную и сел в одно из кресел, откинулся на спинку. — Слушай, Эвигер. Услуга за услугу: я помог тебе двадцать лет назад сбежать из Рима. Помоги и ты мне. Если припечет… расскажи Бадхену о центре. Он будет рад избавить нас всех от мучений. Я не успел ответить — в дверях показалась Наама. — Вау, ты все-таки соизволил явиться? — Сказал же, что приеду. Она подошла ко мне, протянула руку для рукопожатия. — Можно еще раз взглянуть на твоих подопечных? — спросил я, чтобы увести ее из гостиной. — Конечно — она выглядела немного удивленной, но без слов пошла со мной обратно в сторону жилых комнат.
— Люстиг не хочет быть здесь — сказал я, когда мы отошли достаточно далеко.
— Знаю. Но я не могу его отпустить. — Он тебе так важен? Извини, но я не верю в великую любовь демиурга к простому смертному. Даже Финкельштейн не смог меня убедить. — Потому что кроме него, мне не с кем общаться — вздохнула она — Саар занят своей жизнью, ты от меня бегаешь, а остальные сорок два тела в этом здании — неважные собеседники. Кроме того… кто говорит о любви? Я согласна с Бадхеном: любовь клипы к человеку сродни извращению.
Под разговор мы дошли до одной из спален. На широкой кровати лежала безымянная женщина на вид лет пятидесяти. Несмотря на то, что волосы у нее были почти полностью седые, она была аккуратно расчесана, а губы накрашены ярко-красной помадой. Я представил себе, как каждое утро Наама со своим филиппинским персоналом ходит по комнатам и красит губы больным женского пола, и мне стало не по себе.
— У тебя есть стратегия, кроме как держать кучу полумертвых кататоников? — спросил я, садясь в изножье кровати. Наама уселась напротив меня на большой серый пуф. — Разумеется, есть, Адам. И как видишь, она неплохо работает. — О чем ты? — Аномалии, конечно — сказала она, словно это было чем-то само собой разумеющимся. — Хочешь сказать, что твои сорок два полутрупа и один заключенный изменяют целую вселенную? — Нет, конечно — она подняла руку и погладила безжизненно лежащую на краю кровати руку женщины — у меня есть еще много других рычагов управления реальностью. Природных, социальных и политических рычагов. — Глобальное потепление, что ли? — иронично спросил я. Она пожала плечами. Мол, хочешь верь, хочешь — нет, а я права. — И что дальше? — Дальше, Адам, я собираюсь вырвать у Бадхена пульт управления. Дать вещам идти своим чередом — без его настырного желания управлять и направлять, потому что у него все всегда заканчивается одинаково — ему надоедает и он рушит все, что создал. — Тогда почему бы просто… не убить его? — против воли я понизил голос.