К полудню, решив не испытывать судьбу, я вернулся домой. Включил по дурной привычке телевизор, хотя не собирался его смотреть. Рассеянно прошелся кончиками пальцев по корешкам книг, раздумывая, что бы перечитать.
Нашел «Сон в красном тереме», поколебался, стоит ли начинать бодягу на 3 тома. Отдаленный взрыв убедил что да, стоит — все равно никаких других планов в ближайшие несколько дней не предвидится. Я вытащил увесистую книгу и отправился к креслу у телевизора.
Взял пульт, чтобы выключить бесконечные новости. И отложил его в сторону.
На экране проходила пресс-конференция с и.о. премьера. Серьезный, как никогда, Моти Шаари твердо провозглашал, что не собирается провоцировать дальнейшее нарастание конфликта, но в то же самое время оставляет за собой право защищать страну.
Сразу после этого он на одном дыхании сообщил о снятии министра безопасности с поста, о том, что временно возьмет на себя обязанности этого самого министра, и о намерении баллотироваться в премьеры на ближайших выборах.
Но меня остановило не это.
В петлице идеально сидящего пиджака Моти сиял цветок. Серебристый цветок, из тех, что я видел лишь раз, но запомнил на всю жизнь.
Цветок с Дерева жизни и смерти.
Комментарий к Глава 21 * Хамсин – горячий ветер с песком из пустыни.
Бронированная комната – во многих новых домах Израиля есть встроенная комната на случай бомбежки.
***Железный купол – противоракетная оборонная установка.
====== Глава 22 ======
Глава 22
Я смотрел на мерцающий цветок в петлице временного премьера, и не мог поверить собственным глазам. Что это было: совпадение? Провокация? Намеренный ход, чтобы открыть карты? Или ему жить надоело?
Следует подобраться к нему поближе, подумал я. Он сам послал нам приглашение этим жестом, так почему бы не воспользоваться им?
Пресс-конференция закончилась, я выключил телевизор и задумался.
Как мне доказывать, что я это я? Какие документы предъявить в век победившего фотошопа?
В первую очередь необходимо понять, откуда вообще взялся этот Моти. Среди одноклассников Костика его точно не было — хотя бы потому, что все остальные выглядели выходцами из стран бывшего СССР, а этот — явным потомком репатриантов из какого-нибудь Ирака. Даже странно, если учесть, что восточные евреи до поста премьера до сих пор не добирались.
Я потянулся к телефону, но остановился. Кого мне спрашивать? Бадхена, который по словам Жени, день ото дня теряет человеческое обличие и личность? Или Финкельштейна — тот не будет ждать, а просто убьет морока, не особо думая о последствиях.
Наама и Саар тоже пролетали — с Наамой я с некоторых пор желал общаться как можно меньше, а Саар мало что знал о мороках.
Я залез в Википедию и проверил биографию Шаари. Статья датировалась мартом этого года, уже после убийства Гедалии. Я пытался вспомнить, появлялся ли он в новостях до того, и не смог. Проверил в Гугле — и нашел одно упоминание — после того, как «Бина» победила в выборах, о назначении Шаари министром экономики. Не густо, и непонятно, почему никому не известный политик сразу занял настолько высокий пост.
Я отложил лэптоп в сторону. Что я делаю? Зачем я это делаю? Черт, я ведь до сих пор не определился даже, на чьей стороне мои интересы. Демиурги вели свою игру — жестокую и непонятную. Нааму, кажется, мало что заботило, кроме как сохранения нынешнего мира ценой всего остального. Вспомнилось бессмертное: «Так вот и кончится мир, только не взрывом, а всхлипом»*. Если Женя прав насчет нее, мы в конце и всхлипнуть не успеем.
Принять сторону Бадхена я тоже не мог. Хотя бы потому, что в данный момент было абсолютно непонятно, что он собирается делать дальше. Возможно, в прошлом у него был опреденный сценарий, но теперь стало ясно, что отравление плодом даром не прошло: он не в себе, и вряд ли сможет полностью восстановиться, так и оставшись гибридом постсоветского гопника и обезумевшего бога.
Поедание человеческих душ тоже вряд ли положительно отражалось на его душевном здоровье, а значит, Шаари усугубляет положение, тем самым играя на руку Нааме. Интересно, успели ли они с ней познакомиться лично? Саар говорил, что Наама в свое время налаживала контакты с мороками.
Я изо всех сил потер лицо ладонями. Давно следовало признать: хорошего выхода из сложившейся ситуации просто не существует. В любом случае, несчастное человечество поимеют во все дыры перед тем, как аннигилировать всего сразу и оптом.
Могу ли я что-то сделать, чтобы этого избежать? Могу ли выступить против всех четырех демиургов, найти способ не дать Бадхену и Нааме испортить мир, неплохо существующий без их постоянного вмешательства?
Я посмотрел на выключенный экран телевизора.
Не знаю. Но что Бадхену пора завязывать с душеедством — это точно. Возможно, тогда получится с ним договориться и что-то исправить. А если нет, то может получится договориться с Наамой, хотя та по степени упертости не уступает старшему демиургу.
А пока мне все-таки стоило встретиться с мороком — хотя бы чтобы понять, какие у него цели. И решить, нужна ли ему защита, или наоборот, кара божья.
Будь Шаари простым смертным, я бы легко встретился с ним с глазу на глаз. К сожалению, к главе государства подступиться оказалось куда сложнее.
После нескольких попыток и некоторых размышлений я наконец нашел выход — не совсем простой, но проще и безопаснее, чем идти штурмом на резиденцию премьер-министра в Иерусалиме. Связался со своей обычной конторой для подделывания документов, и в течение пары недель меня оформили как внештатного журналиста по политическим вопросам в одной из газет среднего пошиба — с крупными такой номер вряд ли бы прошел, а мелкие не приглашали на пресс-конференции. Теперь оставалось ждать подходящего случая. В мирное время это могло занять недели, но из-за вовремя обострившегося арабо-израильского конфликта и предвыборной гонки долго ожидать не пришлось — в конце мая Шаари снова устроил встречу с прессой в штабе премьера, и мне, как и другим журналистам, прислали приглашение.
Бейт-Агион, в котором планировалась встреча, издалека был похож одновременно на неприступную крепость и на громоздкий Ноев ковчег. Округлая кайма ограды окружала квадратные коробки резиденции с узкими окнами, и сверху полоскался сине-белый флаг. Пройдя строжайший контроль на воротах, я зашел через будку-коридор внутрь комплекса, и направился по зеленой дорожке к входу в зал, где обычно принимали представителей прессы.
В зале было шумно. Журналисты переговаривались с фотографами, фотографы настраивали свет и ругались на его недостаток, охранники у двери тихо шептались в свои переговорные устройства. Я сел с краю длинного стола, настроил свой диктофон и задумался, как именно дать понять мороку, кто я есть, одной-единственной фразой.
Бадхен передает тебе привет. Скажите, когда намечается следующее жертвоприношение? Какие у вас планы насчет конца света, господин премьер?
Охранники оживились. В зал начали заходить новые люди — пара в военной форме, остальные в штатском. Я узнал некоторых по фотографиям в новостях, но большинство казались обычной серой массой в пиджаках.
Пресс-конференция началась. Шаари спросили, может ли он дать сроки протяженности военной операции. Он ответил, что операция продлится ровно столько, сколько понадобится, чтобы достичь всех поставленных ЦАХАЛом целей. Другой журналист осведомился, не собирается ли премьер вводить войска в Газу. Ответ был не менее обтекаемым, чем предыдущий: прямо сейчас планов на введение войск нет, но мы обязательно рассмотрим эту вероятность в будущем, если в том настанет надобность.
Я ничего не записывал. Следил за каждым движением морока и думал, что немного другими словами, но с тем же смыслом говорили по крайней мере пять поколений премьеров до него. Журналисты могли бы не приходить, а достать у старших коллег их конспекты встреч и пересказать их своими словами.