Они на секунду замерли, а потом побежали в сторону машины.
Люстиг добежал первым, рванул дверцу на себя, и в мгновение ока оказался на сиденье позади меня. Он был бледен, но глаза его горели.
— Поехали — бросил Саар, падая рядом с ним.
Я ударил по газам и мы понеслись в сторону шоссе.
— Ты крутой водила на стреме, Адам — сказал с заднего сиденья Саар. Голос его слегка подрагивал. — Заткнись. — Да ладно тебе… — Заткнись, Саар. Я серьезно. Он, видимо, хотел начать говорить что-то в свое оправдание, но тут вмешался Люстиг. — Сейчас все в этой машине заткнутся и откроют рты только тогда, когда мы будем в безопасности. Адам, смотри вперед и постарайся нас не угробить.
Я не сразу понял, о чем он. А потом увидел — и понял.
Впереди нас и прямо над нами набухала и вскипала огромная серо-черная туча. Ее взбитые и закрученные края напоминали мне что-то, и я даже замер, пытаясь вспомнить, что. Точнее, кого.
Сверкнула молния, через секунду все вокруг потряс оглушительный гром. А еще через три секунды на нас обрушился целый водопад воды. Туча нависла совсем низко над нами, кудрявясь черно-седой громадой, в глубине которой сверкали молнии. Это не было дождем или даже ливнем. Да и какой дождь в Израиле в начале июня? Так, плевки. Это была чистая и незамутненная ярость Наамы.
— Что будем делать? — крикнул я, молясь, чтобы машину не смыло потоком воды с шоссе. — Едем к тебе! — Думаешь, у меня безопасно? — По крайней мере, безопаснее, чем у меня!
Нам приходилось перекрикиваться, потому что за шумом воды и непрерывным грохотом грома обычных голосов не было бы слышно.
— У тебя, Саар? Считай, что с сегодняшнего дня ты бомж! — Да к черту! С сегодняшнего дня я холостой! — крикнул он и дико расхохотался. Я бросил взгляд в зеркало заднего вида. Люстиг и Цфания сидели каждый у противоположного окна машины, не соприкасаясь даже одеждой.
Но выражение их лиц было одинаковым — лиц людей, которые наконец обрели свободу, и которым совершенно нечего терять.
До моего дома мы скорее доплыли, чем доехали. Перед тем, как выйти из машины, Саар бросил на землю мой несчастный спальник, пыльный и порванный в паре мест.
— Зачем? — Чтобы не пришибло ненароком — сказал он.
Словно вторя его словам, небо пронзила огромная и разветвленная, как нервная система человека, молния.
От незамедлительно прогремевшего грома все задрожало, и на миг мне очень захотелось остаться в машине и никуда не выходить, пока стихия не поутихнет.
Саар и Люстиг не ждали ни секунды — распахнули дверцы каждый со своей стороны и рванули по ткани к спасительному подъезду.
Я вышел минут через десять после них, когда понял, что переждать в машине не выйдет. Ливень не слабел — наоборот, усиливался, и вокруг соседних машин на парковке начали закручиваться мутные водоворотики, доходя до середины колес, а то и выше. Кажется, в ближайшее время страховым компаниям придется несладко.
Когда я подходил к дому, загребая ботинками и брюками воду, доходившую мне до середины голени, в небе сверкнула еще одна молния, и против всех законов физики попала в невысокое деревце в двух шагах от меня, хотя всего метрах в пяти росли два высоченных платана.
Глядя на расколотый пополам и горящий ствол, я нервно сглотнул: намек был достаточно прозрачен и понятен.
Дома я ткнул пальцем на диван в гостиной.
— Кроме моей кровати это — единственное спальное место в квартире. Еще есть пол и мокрый спальный мешок. — Разберемся — сказал Люстиг. — Вот и отлично. Мне не мешать, Нааме дверь не открывать. Саар помялся. — Спасибо, Адам… — Заткнись, Цфания. До сегодняшнего дня ты был единственным из вашей четверки, кто не использовал меня втемную. Ключевое слово «был». — Я…
— Ложитесь спать — перебил я его — если будете трахаться, то ради всего святого, постарайтесь меня не будить. Спокойной ночи.
Прополоскал рот и лег в постель, тщательно игнорируя негромкие голоса в гостиной.
Утро встретило меня звонком от Идана.
— Ты просил перезвонить — сказал он. — Да, но не в восемь утра — простонал я, с трудом сфокусировав взгляд на часах — это очень, очень рано! — Перезвонить попозже? — К полудню! — Ладно, отсыпайся. Интересно, чем ты был занят ночью… — Поверь мне, ты не хочешь знать — пробормотал я, бросая телефон на прикроватную тумбочку. Хотелось запрятать голову под подушку и заснуть до самого вечера. Но сон не шел, солнце било в глаза, и я, смирясь с новым утром, поднялся с постели.
Люстиг и Саар ночью разложили диван на всю ширину, и теперь дрыхли, широко разметавшись на нем, словно ни один не привык делить постельное пространство с другим телом.
Люстиг спал на спине, подложив одну руку под голову, а другую свесив с края постели. Одеяло на нем сбилось, показывая крепко сбитое жилистое тело бойца — боксеры и обтягивающая футболка оставляли мало простора воображению.
Саар спал на животе, но от этого не менее живописно — рука его была всего в паре сантиметров от живота Люстига, словно он собирался дотронуться до того во сне, да так и не набрался духа.
Жалюзи они перед сном закрыли, и я пока не стал раскрывать их обратно. Вместо этого приготовил на кухне кофе и вышел на балкон с дымящейся чашкой и первой сигаретой за день.
Что же будет дальше, думал я. Наама не простит нам уничтожение целого гнезда ее детищ, и скорее всего будет мстить. Ее гнев, направленный, кроме бывшего жениха и его протеже, вдобавок и на меня, был абсолютно оправдан — ведь это из-за меня Цфания вчера смог зайти в центр.
Но Саар был равен ей, а Люстиг находился под его покровительством — так что на них она не смогла бы в полной силе выместить свою ярость. А вот на мне…
Я ткнул бычок в пепельницу и вытащил из пачки новую сигарету.
Саар вряд ли будет заниматься моей защитой: у него есть Люстиг, ради которого все и задумывалось. Я в его планах — разменная монета, как это ни неприятно осознавать.
Бадхен — при личной встрече он скорее убьет меня раньше, чем я успею сказать «продикос». Он враг, а не союзник, и искать покровительства у него было бы по меньшей мере неразумно.
Финкельштейн — на него я мог бы надеяться, если бы он все еще был равным остальным троим. Но по тому, как он выглядел в последнее время, становилось ясно, что о равенстве сил речи больше не идет.
Я смотрел на летний город, умытый вчерашней дикой стихией, на песочно-желтые дома в паутине проводов, на пролетающих мимо моего балкона зеленых попугайчиков, и постепенно приходил к окончательному решению.
Я не могу продолжать убегать вечно. Если Наама захочет — она уничтожит меня так же легко, как это сделал бы Бадхен, если захотел.
Искать защиты и покровительства? Зачем, подумал я. Чтобы продлить себе жизнь еще на несколько — чего? Лет, десятилетий, столетий?
Перед моими глазами четверо создателей мира раздирали его на кусочки, потому что у каждого был свой собственный Великий План, а планы других шли с ним вразрез. Вряд ли в таком положении у меня будут они — эти столетия.
Бадхен мечтал создать идеальный мир, даже если для этого понадобился разрушить миллионы предшествующих ему вселенных, но пока колеблется, и только поэтому мы все еще живы.
Наама — Наама стремилась сохранить теперешнее положение дел любой ценой, не считаясь с тем, что это тоже путь в никуда, и что конечным результатом будет тот же хаос — только уже бесконечный.
Финкельштейн — он, как и я, разрывался между привязанностью к реальности, которую пытался как-то сохранить, и необходимостью что-то исправить, но его сил, как и моих, не хватало ни на то, ни на другое.
А Саар… с ним как раз было понятнее всего. Саар хотел быть с Люстигом. Вот и все.
Я шагнул к открытой балконной двери, чтобы зайти в дом, но запнулся на пороге, увидев происходящее в комнате.
Саар и Люстиг уже проснулись, но не заметили меня и очевидно полагали, что я все еще сплю в своей спальне. Их полуобнаженные тела сплелись друг с другом на смятых простынях. Саар закинул руку на шею Эзеру и изгибался в объятьях того, позволяя широким ладоням вечного скользить по своему телу, подрагивающему от долгожданных ласк, тогда как Люстиг пригвоздил демиурга к упругому нутру дивана и захватил того в глубокий и долгий поцелуй. Оторвавшись от покрасневших губ Саара, он зарылся лицом у того в шее, одновременно задирая кверху футболку у того на животе и захватывая жадными пальцами соски под черной тканью.