Проблема заключалась в том, что я не мог точно предположить, в чем заключается резон Шаари проводить подобные изменения. Гастарбайтеров проще приносить в жертву, но зачем ему восемьдесят тысяч человек? Зачем ему смерти молодых девушек и женщин в арабском секторе — легче прятать собственные жертвы? Передо мной вырисовывался образ серийного убийцы с неограниченными возможностями, но Шаари при встрече не произвел на меня такого впечатления.
В религиозном секторе тоже начались непонятные шевеления. Раввинатские суды принялись ужесточать и без того жесткие рамки всего, что касалось их сферы деятельности. Один за другим вышли несколько абсурдных вердиктов. Самым странный из них, на мой взгляд, заключался в том, что дети, рожденные от донорской яйцеклетки, пусть даже донором являлась еврейка, не признавались евреями. Остальные тоже отличались разной степенью сюрреалистичности: запрет на любых домашних животных, не только собак, и запрет на покупки с китайских сайтов одежды под страхом, что ткань окажется шаатнез*. Хотя последний вердикт по идее касался только ультрарелигиозного сектора, это отразилось на всех: многие магазины одежды оказались «некошерными», и теперь не только на пищевых продуктах, но и на одежде можно было увидеть значок главного раввината. Разумеется, цены при этом возросли — надо же платить за услуги раввинату — но никто не роптал и не возникал. Впрочем, как и всегда.
Я тем временем ждал новостей от Финкельштейна — он обещал разузнать, не получил ли морок доступ к дереву, и заодно прозондировать почву с Бадхеном.
Люстиг и Саар съехали от меня на следующий день после побега, и по непонятной мне причине поселились в квартире на соседней улице.
— Ты настолько привык меня пасти? — спросил я Саара, когда он сообщил мне свой новый адрес через неделю после переезда. — Не всегда все крутится вокруг тебя, Адам — хмыкнул он — но в случае чего, лучше быть рядом. Да и здесь намного дешевле, чем там, где мы снимали с Наамой. — Как же ты ее оставил наедине с огромной квартплатой и зарплатой инструктора по йоге? — упрекнул я его — да еще центр рухнул… Он усмехнулся. — Не бойся, с деньгами у нее проблем нет. А уж страховки, которую она получит за центр, ей хватит до… лет на пять хватит. — А ты? — А я технический директор, Эвигер. Обо мне тоже можешь не беспокоиться. Лучше придумай, чем занять Эзера, потому что он кипит жаждой мести против Бадхена и Наамы. Пока что я его сдерживаю, но понимаю, что тебе пригодится союзник вроде него. — Ты не боишься, что его убьют? — Боюсь. Но заперев его дома, чем я буду лучше своей бывшей? Пусть делает, что считает нужным. — А ты? Что ты собираешься делать? — Я собираюсь ему не мешать — коротко ответил Саар, тоном, говорящим, что разговор на эту тему закрыт. — Хочешь, возьму его с собой в следующий раз, как пойду в хоспис? Если у него за поясом двадцать лет работы с кататониками, возможно, ему подойдет… — Вряд ли ему такое подойдет, как раз из-за двадцати лет такого опыта — перебил меня Саар — дай ему посмотреть на нормальных, счастливых людей, Адам. Я собираюсь затаскать его по всем самым злачным местам Тель Авива, а там посмотрим. — Потому что нормальные и счастливые люди сидят исключительно в «Данджн»** — пробормотал я, но спорить не стал — возможно, ему лучше знать, что нужно Люстигу.
Но стратегия Саара не сработала. Погуляв пару недель по барам и клубам, Люстиг наотрез отказался продолжать ночной образ жизни, и теперь Саар рвал волосы на голове, пытаясь понять, как тому угодить.
— Он не прожигатель жизни — сказал я, когда Цфания обрисовал ситуацию по телефону — странно, что ты этого не понял раньше. Ему надо строить коммунизм, или сражаться на благо человечества, или… — Или провожать умирающих в хосписе? — закончил он за меня. — Не думаю. Это далеко не каждому подходит — сказал я честно — многие сбегают в самом начале первого визита. — Ты боишься, что он тоже сбежит? — Нет, но он может навредить: например, подавать им ложные надежды. Это ошибка многих новичков — человек стоит одной ногой в могиле, а ему говорят: не думайте о плохом, вы обязательно поправитесь! — Разве это вредно? — удивился Саар — что плохого в надежде? — То, что это обман. Провожающих приглашают только к тем, кто умрет в течение нескольких часов и все еще находится в сознании. Таких мало, но они есть, и заслужили, чтобы их не дурили перед самым концом. Саар помолчал. — Думаешь, Люстигу подойдет эта деятельность? — Ему во всяком случае проведут вводный курс, а перед этим устроят кучу собеседований и тестов на соответствие. Так что это не мне решать, а координатору. — Я скажу ему. Спасибо, Адам. — Он сам стесняется спросить? — хмыкнул я. — Он сам даже не подозревает, что обдумываю эту идею.
Как ожидаемо, подумал я. Несчастный Люстиг… какое падение: с члена Мапай до комнатной собачонки двоих демиургов, ни один из которых не удосуживается спросить, что их питомцу вообще надо по жизни.
Впрочем, при нашей встрече у меня дома через пару дней после разговора с Цфанией Люстиг не произвел впечатления несчастного человека: смотрел все так же насмешливо, разговаривал все так же иронично, а за неторопливыми движениями я заметил море кипучей энергии.
— Саар ходит по дому и смотрит на меня глазами избитого щеночка. Ему кажется, что меня надо холить и ублажать — сказал он, насыпая себе три с горкой ложки черного кофе в стакан и заливая кипятком — у тебя, по крайней мере, я могу сам себе приготовить кофе. — Вижу, тебе быстро наскучила жизнь удалого бонвивана. — «Жизнь удалого бонвивана» — повторил Эзер, словно смакуя мои слова — Эвигер, если ты и дальше будешь пользоваться такими выражениями, люди быстро просекут, что тебе давно перевалило за сто. Поменяй вокабуляр, пока не поздно. — Ты точно хочешь работать с онкобольными? — спросил я, игнорируя насмешку. — Я хочу делать хоть что-нибудь. В идеале, я бы разобрался с Бадхеном и Наамой, а потом убедил бы Саара прикончить меня, если уж это под силу только одному из них. Но пока, как видишь, мы с ним играемся в домик. — Ты хочешь умереть? — для меня его слова были сюрпризом. Я помнил, что он говорил об этом в убежище, но то был жест отчаяния. А сейчас?.. — Я никогда не хотел вечной жизни, Адам. Не хотел забывать о том, кем был, не хотел выжить, когда вся моя семья погибла в концлагере. Я боролся против Бадхена на стороне Наамы, потому что она обещала мне избавление. Но, как видишь, обещания не сдержала.
Голос Люстига звучал спокойно, тогда как слова были полны горечи.
— Саар тоже вряд ли даст тебе уйти — сказал я откровенно. — Думаю, вторую войну с Бадхеном я вряд ли переживу, так что все в порядке. Кстати, у тебя неплохой кофе. И печенье нормальное.
И Люстиг с удовольствием принялся уничтожать тахинное печенье, которое мне подарила сестра одного из недавних «клиентов». А я позвонил Идану, чтобы договориться о встрече.
Я знакомил Эзера с Иданом с легким сердцем: был уверен, что тесты и собеседования он запорет, и на том инцидент будет исчерпан.
Но я недооценил Люстига. Он знал, что говорить и как правильно отвечать на вопросы. Скорее, он даже знал, как правильно думать, потому что на одних заученных ответах в таком деле далеко не уедешь.
По итогам тестирования Идан охарактеризовал его как «глубоко эмпатичного индивидуума с весьма стабильной психикой и устойчивыми моральными принципами», и рекомендовал после короткого инструктажа направить в хоспис на первый визит, под присмотром более опытного волонтера.
Этим волонтером, разумеется, оказался я.
Комментарий к Глава 24 * Шаатнез – ткань, которая состоит из смеси шерсти и льна, а также одежда, сшитая из такой ткани. В иудаизме существует запрет носить одежду из шаатнез.
“Данджн” – Название одного из БДСМ-клубов в Израиле.
====== Глава 25 ======
Глава 25
Перед тем, как зайти в комнату к очередному клиенту — женщине лет пятидесяти — я провел Люстигу краткий инструктаж.
— Не доминируй в беседе. Не перебивай. Слушай, даже если тебе рассказывают что-то отвратительное — для многих это единственный шанс в жизни. — Грехи тоже отпускать? — спросил он хмуро. — Нет. Это их грехи, ты к ним отношения не имеешь. Никакого осуждения, никакой негативной реакции. Понял? — Адам — сказал он терпеливо — нам не по двадцать и даже не по сто. Ты серьезно думаешь, что в этом мире осталось что-то, что вызовет во мне отвращение? — Не думаю, но я обязан говорить это каждому новичку. — Ты ведь не вывалишь на меня весь курс провожающих по второму разу? Ради бога, там человек умирает, каждая секунда дорога! — он откровенно издевался, и я сдался. — Ладно, идем. — А ты-то куда? — удивился он. — Первые два-три визита курировать необходимо, потом оставлю тебя в покое, обещаю. — Ну что же… надо так надо — он, не дожидаясь меня, повернул к спальне своей клиентки. Исполненный дурных предчувствий, я отправился с ним. Специально на такой случай раздвинули ширму, делящую комнату пополам, я уселся за ней, и молча слушал беседу Эзера с первой клиенткой.