По дороге тревога крепла, но одновременно с этим росли смутная радость и предвкушение скорой встречи с Бадхеном — результат «шутки» трехлетней давности на море. Наверное, эти чувства останутся со мной до скончания дней, даже если демиург продолжит вести себя, как последний мудак, подумал я с горечью.
Женя меня не теребил и думать не мешал. Это было одним из его немногочисленных достоинств — не лезть в душу и уметь молчать, когда надо. Если бы он еще поменьше врал…
Вилла Бадхена находилась в полукилометре от пляжа — белая, не очень большая, не шикарная. Двухэтажный квадратный домик с красной крышей, парой деревьев у входа и дорожкой из плоских широких камней казался таким уютным и милым, что я усомнился — туда ли мы приехали?
Женя открыл дверь своим ключом, и мы зашли в освещенную теплым желтым светом гостиную. Изнутри все было не менее уютно, чем снаружи: диванчики, ковер на полу, картины и столики. Казалось, интерьер полностью слизан с какого-нибудь каталога Икеи или Йюск.
Я облизал губы. Сердце начало вести себя совсем уж неприлично, заходясь в предвкушении и одновременно в панике.
— Бадхена сейчас здесь нет — обломал мои тайные мечты Женя — так что пошли вниз, к мороку. Полюбуешься, а я пока приготовлю поужинать. Поедим втроем, как в старые добрые времена. — Пошли — неохотно ответил я. Хотелось купаться и ужинать, а не любоваться на строптивого морока. Шаари, кстати, не пробуждал во мне ни малейшего сочувствия или желания его видеть — очень уж неприятными были обе наши встречи. Дверь в подвальный этаж открывалась из кухни. Когда Женя, отодвинув засов и отперев замок, открыл тяжелую бронированную дверь, оттуда пахнУло сыростью и плесенью. Я замер на пороге и хмыкнул. — Бадхен не может убрать сырость из подвала? Женя тоже остановился позади меня. — Дальше ты сам. — Что?..
Толкнув меня внутрь, он с грохотом захлопнул перед моим носом дверь.
— Блядь! Женя! Открой, сукин сын! — заорал я, молотя кулаками о железную поверхность. Точно так же можно было бы молотить танк. Я остановился и застонал, поражаясь собственной наивности. Бля, Эвигер, ничему тебя жизнь не учит. Какого черта прилетел сюда, какого черта поверил демиургу?! Ведь сотни раз твердили миру… в смысле, я сам себе твердил.
За дверью было тихо. Либо звукоизоляция идеальная, как ранее упоминал Женя, либо ему нравилось слушать мои завывания.
— Заткнитесь вы когда-нибудь? — послышался у меня за спиной хриплый голос.
Я резко обернулся.
В дальнем углу подвала, у стены, виднелась сгорбленная фигура. Короткий ершик темных волос, непроницаемое смугловатое лицо — Премьер-министр собственной персоной. Было странно видеть его не на экране телевизора, не в шикарном кабинете, а скорчившимся на холодном бетонном полу.
Я решил пока не отвечать ему, и сперва оглядеться по сторонам.
Подвал не был беспросветно темным — в дальнем углу светилось предзакатным сумеречным светом крошечное оконце. Я радостно помчался к нему — если удастся открыть, то может, получится протиснуться наружу.
Но радость моя сразу улетучилась — снаружи оно было зарешечено толстенными прутьями.
Из угла, где сидел Шаари, послышался сдавленный смешок. — Что-то вас забавляет? — резко спросил я. — Да. Прямо сейчас вы повторяете все мои действия с начала пребывания в этой дыре. Давайте я сэкономлю вам время и обрадую сразу — пути наружу отсюда нет. Только если Бадхен сам решит нас выпустить.
Несмотря на его слова, я все же внимательно проверил решетку и бетон вокруг окна — вдруг получится его раскрошить?
— Адам, не мельтешите — устало сказал он — сядьте и отдышитесь, поберегите силы. — На что именно беречь? — хмуро сказал я. — На то, чтобы не протянуть копыта. Кормят нас будут по-минимуму: вы вечный, я морок, еда нам, по их мнению, не нужна.
Теперь я понял, почему он почти не двигается с места. От весьма плотной фигуры мало что осталось. Пиджак, в лучшие времена стоивший не одну тысячу шекелей, ему явно был велик, да и брюки тоже. Некогда белоснежная рубашка выглядела, словно ее, прежде чем надеть, сперва дали пожевать слону. На лице Шаари была уже не щетина — еще пару дней, и можно смело назвать это бородой.
— Вы ведь не неделю здесь сидите? — сказал я. — Шестнадцать дней — ответил он — в стране, наверное, гражданская война началась — в голосе его, несмотря на то, что он очень сильно попытался это скрыть, мелькнуло злорадство. — Ничего не началось — охладил я его радость — Бадхен поставил вместо вас морока-двойника, так что никто вас не ищет. — Двойник — повторил он задумчиво — хорошая идея, да только проку в этом? То, что хочет Бадхен, могу делать только я. — Почему он вас не заставит? — сказал я — он ведь может это. Прикажет, и вы по сотне человек начнете отправлять ему в пасть. — Потому, что не может. Поверьте, он пытался. — У вас сильная воля — сказал я не без зависти. — Или есть все же какие-то правила, которые не может нарушить даже безумный демиург — он пожал плечами и поморщился. — Вас что, били? — спросил я, заметив это. — Ваш друг Финкельштейн немного погорячился, вымещая на мне свою неприязнь. Понятия не имею, что он против меня имеет. — Он не любит мороков — объяснил я. На самом деле причин насчитывалось куда больше: аддикция Бадхена, убийства людей, даже фашистская внутренная политика засчиталась в карму. — А вас тогда за что? — Сам не знаю — пробормотал я — скажите, вы правда хотели меня увидеть? — Вас, Адам? — он слегка удивился — я вас едва знаю, с чего бы это? — С того, что я лох и дурак. — Вам виднее — философски ответил он. — Вы видели Бадхена? — я решил прояснить ситуацию до конца. Хотелось понять, какой вообще процент правды был в рассказе Жени. — Видел. Весьма неприятный тип. Как понимаете, жертвовать такому людей — все равно что свиней кормить жемчугом. Так что, Адам, можете считать, что ваше давнишнее желание сбылось. Жертв больше не будет. — Неприятный тип? — переспросил я — Нет, я с вами согласен на все сто. Но, принося ему в жертву души живых людей, вы разве не ожидали что-то в подобном роде? — Я, дорогой Адам, ожидал несколько иного проявления… характера. Величие. Всезнание. Могущество… — Ну, он всемогущ — возразил я вяло. — Не сомневаюсь. — Так в чем же дело? — Он всемогущ — но мелочен. Всезнающ — но злопамятен. Велик — но недальновиден. Согласны со мной? Я промолчал. Морок описал Бадхена емко и правдиво, ничего не скажешь. — Когда я думал о нем до нашей встречи — продолжил Шаари — я был преисполнен страха божьего. Я готов был дать ему все, Адам. Как-то раз я проснулся посреди ночи, и понял, что смысл моего существования в этом мире — служить ему. И я спросил про себя: «Боже, как я могу служить тебе? Дай мне знак». — И он вам дал знак приносить людей в жертву? Шаари облизнул пересохшие губы. — Я морок, Адам. Не человек. Я осознавал это с самого начала. И да, с самого начала я знал, что именно он хочет от меня. Иначе как бы я узнал местоположение Древа и порядок ритуала? Он создал меня тем, кто я есть: жрец, приносящий дары своему богу. — Зачем же вы тогда подались в политику? — Это опять-таки был не мой выбор, а его. — Так, может, у вас нет его — свободного выбора? — усмехнулся я. — Не было. Теперь — есть. — коротко ответил он. Если это так, подумал я, то он намного достойнее меня. Морок есть морок — не смертный, не человек и не демон. Огрызок личности, мало на что способный, кроме как морочить умы людей — каждый по-своему. Он был скорее отрыжкой Бадхена, чем полноценным творением, как и его менее удачливые предшественники — Вика, Саул… или как их там.