Не самое легкое занятие.
Он не отвечал, а я и не настаивал на том, разумеется, и никуда не спешил. У нас у обоих впереди была вечность.
Каждый час в комнату заходила медсестра, проверить капельницу. Заменяла пустую полной, кидала взгляд на Орона, выходила. Кажется, иногда они сменялись, но я плохо запоминал лица.
Солнце за окном село, в комнате стало темно.
— Включить свет? — спросил я. — Нет. Дайте руку… пожалуйста. Я подвинулся поближе, протянул свою руку к его, крепко сжал холодные худые пальцы. — Жутко умирать так — тихо сказал он. — Да — согласился я. — Хорошо, когда есть кто-то, кто может держать за руку. Как мама. Да? — Скорее, как поводырь. — Нет. Как мама. В детстве. Помните? Идешь в первый раз в садик, и страшно… хочется плакать, и домой, под одеяло. А мама… — он сглотнул и продолжил — а мама держит за руку. И уже не так страшно. Я кивнул, хотя никогда не ходил в садик, да и он не мог видеть моего кивка. — Скажите, что все будет хорошо — прошептал он еле слышно. — Больше не будет больно. — проговорил я — наверное, это хорошо? — Да… да. Больше он ничего не говорил, да и я тоже.
Через час пришла новая медсестра. Взялась за капельницу, потом посмотрела на Орона.
— Адам?.. — Он умер пару минут назад. Не хотел вас отвлекать. — Спасибо — она тяжело вздохнула, засекая время смерти по часам на стене — наверное, мы дальше сами справимся. Я поднялся, морщась от неприятных мурашек в затекших ногах. — Тогда я домой. Только Идану хотел кое-что передать. — Он в гостиной, скоро уйдет, так что поспешите. Гостиная практически опустела — всех разобрали по комнатам. Идан потерянно бродил между длинными диванами и яркими пуфами, и я понял, что он ждал меня. — Адам? — он поспешил ко мне, лицо было напряженным и тревожным. — Орон скончался, Идан. Мне очень жаль. Перед смертью он просил передать, что сожалеет о том, что сделал всей вашей семье.
Идан серьёзно кивнул.
— Спасибо, что пришел сегодня. Тебя словно сам бог послал. — Надеюсь, что нет — пробормотал я.
Дома я оказался уже поздно ночью. Смадар вымыла все на совесть — полы сияли чистотой и полировкой, с мебели исчезла пыль, а с зеркал — пятна.
Есть мне не хотелось, так что я выпил стакан сока и лег в кровать.
Лежа на чистой простыне, подумал, что в отличие от многих других дней в своей жизни, этот я вряд ли забуду. Хотя… как знать.
И только уже засыпая, словно последний зеленый луч заходящего солнца, в моем мозгу промелькнул последний на сегодня образ — глаза Евгения Финкельштейна. Не злые, не гневные, и не добрые.
Глаза Бадхена.
Как бы я не хотел, чтобы Костик и его подозрительный друг остались в прошлом, они все же напомнили о себе пару дней спустя.
Позвонили с незнакомого номера. На такие я обычно не отвечал, но сегодня ждал посылку с курьером, поэтому рискнул.
— Адам? Это Константин. — Чего опять надо? — Ну ты и хамло. Я хотел тебе вещи твои вернуть. — Если не понятно с первого раза, я тебе их отдал безвозмездно, то есть даром. Не нужны — выбрось. — Дай мне трубку — услышал я на фоне голос Жени — Але, Эвигер? Костик мне все мозги проел насчет того, что тебя надо как-то отблагодарить за услугу. Я вижу, его жутко хитрый план не удался, так что говорю тебе прямым текстом: сегодня идем ужинать в Кордеро. — Это еще что? — Да хрен его знает. Ресторан для хипстеров, кажется. Спрашивай Костика, я просто плачу за счет. — Костик приглашает, а ты платишь за счет? — уточнил я — дай мне только понять, ты его сладкий папочка? Или подпольный миллионер Корейко? — А тебя это каким боком вообще касается, Адам? — елейным голосом спросил Финкельштейн. — Никаким. Поэтому и на ужин идти нужным не нахожу. Трубка помолчала, потом Женя ответил. — Я пожарным работаю, денег хватает. Костик мой друг, я его знаю считай вечность. Что такое дружба до тебя, я вижу, не доходит. — Это твоя легенда? — спросил я и сжал телефон покрепче. Сейчас он ответит мне «да», и я спрошу: «Что ты хочешь от меня, Бадхен? Зачем весь этот фарс?»
И…
— Какая к черту легенда, Адам?! Ты там в шпионов не наигрался? Давай, ищи нормальную одежду к ужину. Мы приедем к восьми.
И, не слушая моего ответа, Женя отключился.
К восьми я был готов. Почему бы и нет? Поесть на халяву в дорогом месте — такое времяпровождение приятно в любую эпоху.
За мной заехали — разумеется, на машине Евгения. Глядя на них — на вальяжного Женю и на Костика, который теперь выглядел намного лучше, чем в больнице, я гадал, что их на самом деле связывает.
Несмотря на то, что Финкельштейн назвал ресторан местом для хипстеров, это оказалось просто очень неплохим заведением. Мы заказали первых и основных блюд, бутылку Шабли, отпили от своих бокалов и принялись за еду практически в полном молчании.
Искоса я взглянул на их бокалы — все в порядке, у обоих вина оставалось на донышке. Хоть это ничего не значило, мне все же стало легче на душе.
— Чем по жизни занимаешься, Адам? — прервал тишину Женя — Костик сказал, что ты не работаешь. — Так и есть — подтвердил я — живу сегодняшним днем. Иногда волонтерствую в хосписе. — Святой Адам — хмыкнул Костик. — Неужели в лотерею кучу денег выиграл? — поинтересовался Женя, отпивая из бокала. — А ты — неужели пожарный? — я поспешил переменить тему. — Ужели — коротко ответил он.
Беседы не получалось.
Я посмотрел на Костика. Нет, на бомжа точно не похож. Сегодня на нем красовались белая рубашка и серый пиджак, он был гладко выбрит, причесан и расслаблен.
Сейчас больше, чем когда-либо он походил на Бадхена, с которым мы напились в Риме на грани двух столетий. Вот только сходство оказалось чисто внешним.
А вот Евгений…
— Как Шабли? — спросил я его. — Нормальное — ответил он равнодушно. Я почувствовал неодолимое желание «расколоть» его. Играть в кошки-мышки? Можно, если только не знать, что мышка всегда проигрывает. — Сделай тот фокус с вином, как тогда, на Новый год — сказал я ему. — Какой фокус? — с интересом спросил Костик. — Жене лучше знать. — Адам, когда Константин сказал, что у тебя не все дома, я не поверил, признаю. Теперь раскаиваюсь в этом. — Я не говорил, что у него не все дома — возмутился тот — я сказал, что у него, судя по всему, серьезные провалы в памяти. — Думаю, что кое-что он все-таки помнит. Да, Адам? — Я все помню — ответил я сквозь зубы. Разговор все больше напоминал сценку из «В ожидании Годо», и я решил, что десерт не стоит того, чтобы оставаться. Бадхен — кем бы он ни притворялся — будет вилять вокруг да около, ответов я не получу. Можно идти домой. Я кинул салфетку, которая лежала до тех пор у меня на коленях, на стол. — Спасибо за угощение. Могу ли я надеяться, что это будет наша последняя встреча? Вместо ответа Женя хлопнул себя по карману. — Хочу покурить. Костик, ты со мной? — Я бросаю — ответил тот хмуро. — Адам — он перевел взгляд на меня — Коли ты и так удаляешься, давай разделим на двоих порцию никотина.
Тель-авивский вечер обдал нас влажным и липким осенним ветром. После прохлады ресторана это ощущалось, как потная оплеуха по лицу.
Финкельштейн закурил свою сигарету, я вытащил свои. Не то, что так уж любил курить. Но привычка осталась еще с шестидесятых. — Так кто из вас настоящий Бадхен? — спросил я. — А ты как думаешь? — Это ты. Я прав? — Ну. — он затянулся. Объяснений, судя по всему, мне не полагалось. Я зашел с другой стороны. — Что теперь будет? — Ничего. Ты же видишь — Костик все забыл. — В смысле?.. — Пока он думает, что мы — его бывшие одноклассники, мы с тобой мало что можем сделать, Эвигер. Ты и я. — В… смысле? — повторил я напряженно. — Костик ведь тоже — Бадхен. Трикстер-творец, бог — как тебе привычнее будет? Да только… сам понимаешь, с амнезией не шутят. — Тоже…? Так вы что — едины в двух лицах? Женя тихо рассмеялся. — Смешно, Эвигер. Привыкай к мысли, что теперь ты — тридцатишестилетний русский израильтянин, наш с Костиком бывший одноклассник, и просто хороший человек. Я вот привыкаю. — Не неси чушь. — Заткнись. Костик упоминал, что в выдуманном им прошлом сломал тебе руку на выпускном? Ведь она болит, верно? Болит перед дождем?