И если это существо смогло не только взрастить в себе волю — прерогативу исключительно человеческой расы — но и противостоять Бадхену…
Я вздохнул.
— Зачем вы доводите страну до гражданской войны, можно вас спросить? Сгребли ортодоксов в гетто, арабов заперли в своих городках убивать друг друга… зачем это?
— Потому что мне нужно было построить храм. Вы думаете, досы дали бы мне это сделать? А еще, понимаете ли, я планировал строить еще один, в Иерусалиме, да только не успел. — Да? Интересно было бы узнать, где вы его планировали. — На месте второго храма — пожал он плечами, и я закашлялся — не прямо сейчас, конечно. Через лет пять.
Я во все глаза смотрел на человека… нет, на существо перед собой. С одной стороны, он вызывал во мне невольное уважение — хотя бы тем, что смог вырваться из границ собственной функции и сущности, и не поддаваться грубой силе двоих демиургов.
С другой — он, несомненно, был безумен. Строительство храма Бадхену на месте второго храма означало бы разрушение сразу двух святынь — Стены Плача и мечети Эль Акца. Теперь я понимал, зачем ему нужно было огораживать и ограничивать ареал религиозного населения страны. Светским еще можно было бы заморочить мозги. Этим — никогда.
— Вовремя вас повязали — только и мог я сказать.
Шаари коротко усмехнулся.
— Почему кроме вас никто не может проводить этот чертов ритуал? — спросил я немного погодя. — Я устал от вопросов, Адам. Давайте спать. Он и правда выглядел неважно. Глаза ввалились и нездорово блестели, пальцы слегка подрагивали. — Что с вами? — я невольно схватил его за лацкан пиджака, боясь, что он свалится без сознания. С голодухи он такой, что ли, подумалось мне. — Потом — сказал он, с трудом шевеля ртом — все потом. Спать. Едва я отпустил его одежду, Шаари завалился на бок и отключился. Был ли это обморок или просто сон, я не разобрал. Лег рядом, только сейчас вспомнив, что с утра ничего не ел и после перелета не отдохнул — и закрыл глаза.
====== Глава 28 ======
Глава 28
Утром дверь не открыли — ни Женя, ни Бадхен. Я покричал еще немного под дверью, пока Шаари со стоном не попросил от меня прекратить терзать ему уши.
— Они не откроют, Адам, неужели вы еще не поняли? Я махом оказался возле него, схватил его за грязный воротник рубашки. — Это ведь вы их заставили привезти меня сюда. Хватит врать, Моти. Сами бы они до такого не додумались бы!
Шаари закашлялся, и я нехотя ослабил свой захват.
— Я ничего их не заставлял, Адам. Возможно… — он опять закашлялся, и продолжил — я как-то сказал, что никогда не доверюсь ни одному демиургу. Возможно, они поняли это так, что человеку, пусть даже вечному, я решусь поверить. Хотя, разумеется, это не так. — Скажите им это, Шаари. Прямо сейчас. Скажите, что мое пребывание здесь бесполезно… — А кто сказал, что оно бесполезно? — слабо удивился он — мне лично оно очень приятно. Вы приятный собеседник, Адам. И еще приятнее сознавать, что не я один мучаюсь. Как я понял, вы долгое время появлялись их любимчиком. Интересно, как быстро меняются их приоритеты, правда? — С-сука! — я с силой оттолкнул его, и он м глухим стуком упал на пол, тихо застонав. Не верилось, что всего года три назад он принимал меня в шикарной резиденции — лощеный, наглый… — Что ж, это взаимно — процедил я — и мне будет приятно видеть, как из верховного жреца Бадхена вы превращаетесь в вонючего узника Бухенвальда. — Я рад — прохрипел он — рад, что наше удовольствие взаимно. Давайте наслаждаться… вместе… В ответ я зло пнул его по лодыжке, и он приглушенно вскрикнул. — Всегда хотелось узнать, чувствуют ли мороки боль — сказал я доверительным голосом. Стало стыдно, но одновременно немного полегчало на душе.
До конца дня на мои взывания никто из-за двери не отозвался. Возможно, никого не было дома. Еды, как и предупреждал Шаари, не поступало. Зато в воде недостатка не было: в углу имелись работающие унитаз и раковина с кранами, из которых шла и холодная и горячая вода.
Следующим утром на ступенях под дверью появилась пара энергетических батончиков. Я забрал их и отнес вниз, к Моти — сам он передвигаться почти не мог. Накормил его батончиком с арахисом и какао-бобами, сам съел со вкусом банана и клюквы. Запил водой, напоил Шаари. От него изрядно воняло, хотя казалось бы, морок должен быть далек от физиологических особенностей человека. Так что подтащил его к раковине — вонь грязного тела и пота я не переносил — раздел догола, кое-как простирал его рубашку и ею же воспользовался в качестве мочалки. Грязная вода текла в узкий слив в полу, Шаари не сильно сопротивлялся — он и правда сильно исхудал, и больше не был похож на довольный собой бильярдный шар.
Одевать его в мокрое я не стал — развесил одежду на что попало, а его толкнул обратно в угол.
— Все равно жарко, обсохнете и так. Он не произнес ни слова за время помывки, послушно лег и прикрыл глаза, словно умывание лишило его последних сил. — Может, перестанете изображать умирающего лебедя? — не выдержал я — вам это отчаянно не идет, тем более что по характеру вы скорее стервятник, чем лебедь. — Что же, тогда вам придется наблюдать умирающего стервятника, Адам — пробормотал он. — Если это будет означать, что меня наконец выпустят отсюда — я согласен. — Думаете, выпустят? Тогда вам стоит ускорить мою кончину, не так ли? — Спасибо, пока подожду — судя по тому, как вы закатываете глаза, ждать осталось недолго. Шаари закаркал, и я только через несколько секунд осознал, что это обозначало у него искренний смех. — Ох, Адам. Так вот в чем заключается ваша прелестность — вы никогда никого не убивали, я прав? — Прелестность?.. — Если бы мы хоть на минуту поменялись ролями, и я предположил бы, что ваша смерть дарует мне свободу… как вы думаете, сколько времени после этого вы оставались бы в живых? А вы, дорогой мой, согласны сидеть здесь, жрать батончики и ждать моей естественной кончины. Мне жаль вас разочаровывать, но ждать придется долго. Я морок, Адам. Умирающий — но морок. — С чего бы вам умирать? — не выдержал я — у вас запасов подкожного жира хватит еще на месяца полтора безбедной жизни. Вы ни хрена весь день не делаете, кроме как лежите плашмя и воняете. Еще и меня переживете. — Дайте поспать — сказал он в ответ, болезненно морщась. Не дожидаясь моего ответа, свернулся на полу, голый и вялый, напоминая этакого кота породы сфинксов, прикрыл ладонью глаза и затих.
Я отошел к раковине. В подвале становилось все жарче — кондиционер до отсюда не доходил, и уличная жара пропекала весь дом насквозь, до самого фундамента. Майка моя начала вонять не хуже рубашки премьера, поэтому я разделся догола, кое-как умылся, постирал одежду — кроме джинсов. Джинсы надел прямо на голое тело, остальное разложил сушиться. Напился холодной воды, и лег у дальней от окна стены — там, где было прохладнее всего.
Потом подскочил, коря себя за глупость.
Мне необходимо поговорить с Бадхеном, а не прохлаждаться в тени!
Пересел на ступени под дверью — так не расслабиться, поспать точно не выйдет, но зато не пропущу момент, когда Финкельштейн или Бадхен откроют, чтобы закинуть еще батончиков.
Дверь в тот день так и не открылась.
К вечеру одежда высохла, но прохладнее не стало и я так и остался в джинсах. Шаари наконец проснулся — сначала кряхтел, потом стонал во сне, потом открыл мутные глаза. Я кинул ему его белье и рубашку.
— Одевайтесь. Рубашка явно стала ему велика. Он нацепил ее, но застегивать не стал. Надел трусы и брюки, которые тоже болтались на бедрах. — Хорошая у вас диета — сказал я — надо посоветовать ее какой-нибудь оздоровительной клинике. Или предложить новое реалити-шоу, «В плену у демиурга». Что скажете?