Он молча отвернулся к стене. Я знал, что он не спит, но не заговаривал с ним.
В тот день мы больше не сказали друг другу ни слова.
Следующие несколько дней ничем особым не отличались. Ни Женя, ни Бадхен в подвале не появлялись, лишь отсылая сюда щедроты «от нашего стола к вашему». Газет тоже не приходило, и это бесило меня больше всего — я плохо переносил информационный голод. Шаари спал, как кот — по двадцать часов в сутки. В перерывах я его кормил, мы перекидывались парой слов и на том наше общение заканчивалось.
Чем дальше, тем больше я приходил в отчаяние. Шаари был прав — давать Бадхену в руки такое оружие, как тайное имя — пусть даже его собственное — было не лучшей идеей. Это давало ему слишком широкий простор действий в рамках его человеческого существования, и такое меня не устраивало. Может, Бадхен и был всемогущим, как утверждал тогда, на море — но ведь что-то его сдерживало? Имея в руках ключ к душеедскому ритуалу, вряд ли он стал бы себя ограничивать. Да и во всем остальном демиург не отличался сильным самоконтролем — я достаточно хорошо его узнал за это время, чтобы в этом убедиться. Наверное, не зря его собственное имя было сокрыто от него самого.
С другой стороны, не узнав имени, я не смогу отсюда выйти. Разве что через труп Шаари — но эта опция отпадала. Во-первых, я все еще не был готов кого-либо убивать, пусть даже морока-душегуба. А во-вторых…
Я не хотел признаваться в этом даже самому себе. Но, блин. Посадите взаперти двоих объединенных общей проблемой людей, дайте им возможность вести задушевные разговоры и время от времени напиваться охрененно хорошим вином — и черта с два у них получится остаться равнодушными друг к другу.
Я не был равнодушен у Шаари изначально. Да что там, я его терпеть не мог, и это не изменилось — этот тип был откровенным психопатом. Но и не уважать его было невозможно.
Все чаще, протирая его влажной тряпкой, кормя с рук, передавая друг другу чашку с вином, я насильно заставлял себя казаться таким же безразличным, как раньше. Мне хотелось посягнуть на него, присвоить, объявить своим — ведь у меня никогда не было своего человека… но я терпел и ждал.
Шаари же вел себя, как обычно — ел, спал. Умирал.
— Вы не жалеете о своем выборе? — спросил я его, когда количество дней, проведенных в подвале, перевалило за четыре десятка. Июль был в самом разгаре, и жара заставила нас остаться обнаженными после очередного протирания смоченными водой футболками. В последние несколько дней я таскал его в туалет сам — он ослабел настолько, что не мог ходить. Впрочем, тащить истощенного морока было нетрудно — весил он теперь точно намного меньше меня. — О чем вы, Адам? — сегодня он дышал тяжелее, чем обычно — из-за жары, или ему становилось хуже? Я не знал. — Если бы не ваши чугунные принципы, вы бы не умирали сейчас. Наоборот, до сих пор оставались бы в должности премьера. Жили бы в своей роскошной резиденции, а не в вонючем подвале. Душегубство вам никогда не мешало, а Бадхен… может, вы просто поставили его на слишком уж высокий пьедестал? Он демиург, примитивный и древний, а не Иисус Христос. Чего вы вообще ожидали от него? — Отвечая на ваш первый вопрос — Шаари облизал губы и продолжил — я не жалею. Я морок — я не рождался, у меня не было детства, не было родителей. О чем мне сожалеть? — О бытие. О сознании. О пяти чувствах. О возможности дышать, наконец. — Я… — он замолк — да нет, ни о чем не жалею. Разве о том, что слишком уж слаб, чтобы самому сходить поссать. — Я вас отведу — вздохнул я, поняв прозрачный намек.
Вернувшись на место, он снова закрыл глаза, но мне стало уже невмоготу — последние дня три я почти все время провел в полном молчании, наедине сам с собой.
— Шаари, не спите. — Почему? — пробормотал он. — Потому что боюсь, что скоро вы заснете и не проснетесь. — Так это же хорошо… — Кому как. Мне — хреново. — Вас отпустят после моей кончины. — Да, я знаю. Но все равно хреново. Он облизал губы, и я осторожно приложил к ним чашку с водой. — Не к тому человеку вы привязались, Адам. — Знаю. Это тоже знаю. Он открыл глаза, посмотрел на меня. — Наверное, вы хотели спросить еще что-то? Пока еще я могу отвечать? — Имя Бадхена? — усмехнулся я. — Кроме этого вопроса — он тоже слегка растянул губы. — Вы жалеете о своих жертвах, Шаари? — Нет. — Почему?! — Потому что я морок — терпеливо повторил он — вы слишком многого от меня хотите. Я вытер с его лба пот — не тряпкой, просто ладонью. Подумал, что каким-то непостижимым образом снова работаю проводником — теперь уже против своей воли. И если раньше я провожал людей, к которым, откровенно говоря, ощущал лишь приличествующую долю сочувствия, теперь это было совсем другое.
Я расставался с человеком… с существом, которое хотел считать своим. Которое было моим. Которому я отдал кучу времени, сил и эмоций. И которое не хотел отпускать.
— Не умирайте, Моти — сказал я, стараясь, чтобы это звучало небрежно. Но голос получился на редкость трагичным. — Пока что не умираю — сказал он вполголоса, не открывая глаз — так что если хотите еще что-то сказать, говорите сейчас. Говорить мне не хотелось. Вместо этого я склонился к нему, запечатлевая осторожный поцелуй на его губах. Он слегка шевельнул ими — непонятно, отвечал ли на поцелуй или что-то собирался сказать. — Что? — спросил я. — Адам… — легкий выдох. Я вновь наклонился, раздвигая его губы языком. Он был прав — если я что-то хотел выразить, надо было делать это сейчас, пока он жив.
Шаари не шевелился, не отвечал мне, но и не мешал.
Я прошелся губами и языком по его обнаженной, солоноватой от пота коже. В голове билось, что надо поспешить, пока из больного на голову влюбленного я не превратился в больного на голову некрофила.
Я оглаживал его бока, грудь и впалый живот. Он не был возбужден, разве что едва — я решил принять это как знак согласия. Впрочем, в нашем теперешнем состоянии это не играло большой роли — я поступал как мерзавец, и сам это прекрасно понимал. Всю свою жизнь я старался не наносить прямой и непоправимый вред людям, а сейчас, в данную минуту, готовился овладеть умирающим человеком… существом. Только потому, что нестерпимо этого желал.
Его тело было вялым и расслабленным, и я время от времени проверял, что он все еще дышит. Подготовить его из-за этого оказалось легко. Войти — труднее, потому что стало ясно, что до меня там никого не было. От осознания этого на душе стало еще гаже, а член наоборот, окаменел до невозможности. Я сжал зубы, нависнув над ним, лаская взглядом его влажный от пота лоб, четко очертившиеся за последнее время скулы, слегка отросшую щетину — всего пару дней назад я таки убедил его сбрить бороду. Шаари приоткрыл глаза, глядя вроде бы на меня, а может и внутрь себя — в душу, которой у него, скорее всего, никогда не было. Я вновь поцеловал его, ощущая легкий ответ языка, а потом, оторвавшись от побледневших губ, через силу продолжил свое невыносимое преступление — пока не довел его до конца.
====== Глава 31 ======
Глава 31
Лучи летнего солнца разбудили меня. Я с неохотой разлепил глаза. Тела Шаари рядом не оказалось. Наверное, Бадхен убрал его еще ночью. С одной стороны, это было весьма предусмотрительно — никому не хочется просыпаться рядом с трупом. С другой — я так и не успел попрощаться.
Я лежал и думал о Моти. О том, что успел отчаянно привязаться к нему, если не сказать больше. О том, как буду жить без него и привыкать к этой пустоте.
Откуда эти чувства, я не знал. Жил ведь тысячи лет и не тужил, с легкостью провожая на ту сторону одно поколение смертных за другим. Я не существовал в вакууме — во все времена вокруг меня находилось много людей — товарищи по интересам, знакомые, слуги. Я привязывался к некоторым в большей или меньшей степени, порой сожалея, когда особо светлая голова покидала этот мир. Но не помню, чтобы горевал или тосковал даже по лучшим из них.