Сейчас балом правили совсем иные стремления.
Власть. Подчинение. Порабощение.
Его руки опустились на мои колени и развели их в стороны еще шире, а движения стали быстрее, болезненнее и жестче. Одна из ладоней тяжело легла на меня и резко провела вверх-вниз.
Этого мне хватило.
Я упал на спину, хватая воздух ртом, изогнувшись аркой, как одержимый дьяволом. Белесые капли попали на его живот и пах, а он сам ухватил меня за руки — чтобы не дать вывернуться, и довершал последние движения перед тем, как получить свою собственную долю мучительного судорожного наслаждения.
Комментарий к Глава 32 * Хаим Румковский – В годы Второй мировой войны был главой юденрата Лодзинского гетто.
1973 – год начала войны Судного дня, одной из самых тяжелых и полных потерь в истории Израиля.
Суккот – один из основных религиозных праздников в иудаизме. В это время по традиции совершают трапезы и ночуют вне дома, в сукке (то есть шатре, куще или шалаше), в память о блуждании евреев по Синайской пустыне (книга Исход). Одним из символов праздника яаляется цитрон (вид цитрусовых).
====== Глава 33 ======
Глава 33
Я лежал с закрытыми глазами. Осознавая, что каким-то образом смог выжить. Как всегда.
— Адам — позвал меня голос Бадхена. Он больше не напоминал падение камней с обрыва. Обычный хрипловатый баритон. — Ты меня сожрал — сказал я, не открывая глаз. — Но ты ведь жив. — А ты снова научился строить предложения не из одного слова. Жаль, что для этого надо было вытянуть из меня душу. — Тебя самого тяготила эта любовь — сказал он — я просто избавил тебя от нее.
Смешно. Теперь он вновь звучал почти, как давно исчезнувший Костик — человечно и немного виновато.
— А в следующий раз от чего избавишь? — я с трудом приоткрыл глаза и повернул к нему лицо — от лишних мозгов, наверное? — Не будет следующего раза. Клянусь. Это немного утешало. — Вижу, у тебя есть план, кто будет следующим донором. Дай догадаться… Наама? — Перестань. Прошу. — Вы ведь не из пустоты возникли, правда, Бадхен? Какой монстр вас породил? Пауза. — Это не самая подходящая тема для посткоитальных бесед, Адам. Выбери другую. — Дай-ка подумать… нет, знаешь, ничего другого на ум не приходит. Разве что ты мог бы проанализировать состояние биржевого рынка на ближайший квартал? Хотя нет, это тоже не особо годится. Откуда вы четверо появились? — Давай поговорим об этом в другой обстановке. В другой… в другой раз. — …когда ты опять решишь трахнуть меня в душу? — Ну хватит — сказал он спокойно — звучишь, как целка-истеричка. И ведь это не самое плохое, что я успел с тобой сделать. Я не нашелся, что ответить на это — он был прав. — Насчет Наамы — сказал он — я знаю про нее, конечно. Она сильна, очень. И жаль, что эта сила обратилась против меня. — А раньше? — Раньше… вопрос, когда оно было, это «раньше». Время, знаешь ли, относительно, когда в этом замешано слишком много заинтересованных сторон.
Всего час назад ты разговаривал, как Халк, а теперь цитируешь Эйнштейна, подумалось мне. Неудивительно, что сам я едва могу пошевелить рукой от усталости.
— Тебе холодно? — спросил вдруг Бадхен — принести чаю? Или поесть? У тебя вся одежда мокрая. Ах да, я ведь снова одет. И одежда и правда мокрая насквозь, не высохла ничуть за последние… сколько времени прошло, интересно? Бадхен мог бы подсушить, ну да ладно. Я позволил ему принести сухую одежду из спальни и переодеть себя. Выпил чай, наблюдая, как он убирает в мусорное ведро пакет с разбитым пивом и раздавленными апельсинами. — Ты ужинал? — спросил он из кухни. Я закатил глаза. — Слушай, вали отсюда. Иди к… к Финкельштейну. Кстати, это он так удачно придумал — использовать меня в качестве запасной зарядки? — Он ничего не знал.
Разумеется, не знал. И все же как удобно все получилось.
— Что с тобой будет? — спросил я — ты восстановился, или это временное улучшение? — Я не знаю. Но во всяком случае, я не приду к тебе за этим, Адам. Тебе нечего больше дать мне. — А к кому тогда пойдешь? Он не ответил. Я закрыл глаза, чувствуя, как по телу пробегает противный озноб. Сука, он довел меня до уязвимости обычного смертного. Я никогда не простужался от переохлаждения. — Адам — позвал он снова. — Что? — Если к тебе придет Наама… беги от нее. И от Жени беги. Сейчас они оба одинаково опасны для тебя. — Учту. — До встречи — по его тону чувствовалось, что уходить он отчаянно не желает. Ну же, Бадхен, мне ведь нечего тебе больше дать, почему ты топчешься на пороге? — До встречи — не стал я спорить. Все же стоило верить, что он не вернется за новой порцией, хм, человеческого тепла и душевности. Черт, на эту тему можно острить бесконечно. — Никому не открывай — сказал он напоследок. Я услышал, как открывается входная дверь, и потом захлопывается после короткой паузы — надо надеяться, за его спиной.
Креветок на ужин в тот день не получилось. Я залил кипятком кускус с овощами быстрого приготовления и съел перед телевизором. Через пару часов ноги перестали подкашиваться в руки — дрожать. Голова все еще казалась пустой, как чугунок после варки картошки. Но Бадхен был прав — я ведь все еще жив.
И это главное.
Не знаю, чего он опасался — ни Наама, ни Женя меня не домогались и на моем пути не возникали. Зато Люстиг, несмотря на высокий пост, регулярно звонил по непрослушиваемой линии. Я знал, что он хочет — тайное имя Бадхена. Никакие мои уверения и клятвы в том, что имя ушло с Шаари в могилу, не помогали. Наоборот — постепенно это превратилось у него в навязчивую идею. Обернуть домогательства против него я не мог — номер был неопределяющийся, и голос изменен специальным оборудованием. Имени своего он, естественно, не называл и игнорировал его, когда это делал я.
Потом начался прессинг — меня стали «прочесывать» через налоговую, прозванивать из странных мест, приносить какие-то мелкие повестки в суд… все это было так мелочно и смешно, что не верилось в руку Люстига — насколько я его знал, он был широкой души человеком. Но звонки с требованиями продолжались, как и все остальное. И приходилось верить, что люди способны меняться не в лучшую сторону.
— Даже если бы я его знал, это имя… зачем тебе оно? — спросил я в трубку устало, когда он позвонил в очередной раз. — Ты прекрасно знаешь, зачем. — Поверь мне, нет. Убить всех врагов? Избавиться от внешнего государственного долга? Принять бюджет в первой же редакции? — Нет. — Тогда я не знаю. — Это и не требуется. Просто подумай и скажи мне его наконец. Потому что станет хуже. — Кому? — уточнил я — мне или тебе?
Люстиг повесил трубку.
Скоро он подошлет ко мне бомжа, который будет ходить за мной по пятам и бормотать: «дай-миллион, дай-миллион, дай-миллион»* — подумал я, отправляя очередную повестку в мусорку. Точнее, собрался отправить, но не получилось — конверт не поместился в забитом до краев ведре.
Я завязал пластиковый мешок, вытащил его из ведра. Посмотрел на часы. Одиннадцать часов вечера.
Спустился с мешком вниз и кинул в контейнер. Вышел из «мусорной комнаты» и увидел двоих в полицейской форме, стоящих возле входа в подъезд.
Я остановился. Одним из преимуществ «проклятья Бадхена» являлось то, что неприятности с окружающими обходили меня стороной, если я сам в них не вляпывался. Достаточно было не лезть к смертным, чтобы остаться незамеченным и невредимым. Так что я просто сделал пару шагов назад — и наткнулся на…
— Привет, Адам. — Финкельштейн — я схватился за сердце — ты что тут делаешь?! Сразу же вспомнилось предупреждение Бадхена: при встрече бежать от оставшихся демиургов сломя голову.
Но Женя не сильно походил на алчущего моей души безумного бога. Разве что стал казаться… старше?
— Охраняю, как и обещал. Что за движуха вокруг тебя началась, Эвигер? — Ты об этих? — я кивнул в сторону полицейских за углом. — И не только. Тобой сильно заинтересовались в разных кругах. Твое счастье, что лично тебе никто ничего сделать не может. Но заочно — могут изрядно испортить жизнь. — Это Люстиг. — Вот как. — Председатель парламента — пояснил я на всякий случай. — Ясно. И что ему от тебя надо? — Имя Бадхена. Глаза Финкельштейна полезли на лоб. — Откуда он знает?! — Я разболтал — смысла скрывать собственную ошибку не было. — Черт, Адам — простонал он. — Облажался, прости. — Ты не?.. — Я его даже не знаю, Женя. Шаари молчал до последнего. — Хорошо. Черт, час от часу не легче — он задумался — ладно. Эти тут еще долго простоят, а может, и наверх поднимутся. Так что лучше тебе сегодня дома не ночевать. — Я без денег и в домашних кроксах. К тебе не поеду, даже не пытайся — на секунду возникло подозрение, что это он все подстроил, чтобы заманить меня к себе. Бадхен был прав, надо бежать… — Понял, не ко мне так не ко мне — ответил он. Вздохнул, вытащил из кармана бумажник, а оттуда — пачку купюр. — Бери такси и езжай в какой-нибудь отель, мотель — что угодно. Потом вернешь.