На третий день стало понятно, что заочно решить проблему не выйдет. Решиться на встречу заняло еще два дня.
Вилла, где я провел узником почти два месяца, выглядела нежилой. Почтовый ящик разрывался от рекламных буклетов, пачки непрочитанных газет лежали под дверью, размокшие и раскисшие от осенних дождей. Ставни на обоих этажах оказались плотно закрыты. Бадхен, скорее всего, давно съехал отсюда.
Все же я вышел из машины и постучал в дверь — звонок был вырван с корнем.
За дверью царила тишина, но я не ушел. С той стороны стояли и прислушивались к моему малейшему движению, так же, как снаружи это делал я — тишина была жилой и очень напряженной.
— Мне надо сказать кое-что, Бадхен — сказал я негромко — даже если не откроешь дверь — главное, чтобы ты знал. Я беззащитен, и Наама это видела и поняла.
Молчание.
— Она знает, насколько ты ослабел. Почему-то мне кажется, что на данный момент перевес на ее стороне.
Шорох. И снова молчание.
— Послушай. Я не прошу тебя вернуть мне неуязвимость. Просто хочу понять: почему это произошло? Ты и правда настолько слаб? Может, тебе нужна помощь?
Кажется, с той стороны кто-то сдавленно хмыкнул.
— Ну открой уже — сказал я устало — понятно, что ты там.
Дверь приоткрылась. Совсем немного. Но я впервые за долгое время увидел Бадхена и замер в замешательстве.
Он выглядел… нормально. Рубашка, джинсы, ботинки. Стриженые волосы и гладко выбритое лицо. Пожалуй, даже стал чем-то похож на Саара — совсем немного. Образ нового Бадхена дополняли очки. Простые очки в роговой оправе. Ореол безумия, окружавший его в прошлый раз, когда он пришел ко мне, исчез безвозвратно.
Он был — обычным.
— Что с тобой? — я спросил почему-то шепотом. — Сам видишь. — Ты больше не… бог? — Нет — Бадхен раздраженно потер переносицу, чего никогда не делал раньше.
Я невольно огляделся по сторонам.
В выцветшем небе потихоньку кучковались дождевые облака. Между деревьями носились воробьи, а вдалеке неторопливо разворачивался строительный кран. Мир не собирался рушиться оттого, что один из его творцов внезапно стал смертным.
— Как это возможно вообще? Бадхен открыл дверь пошире, но впускать меня внутрь не спешил. — У меня был выбор — сказал он с усмешкой — остаться частью своей божьей сущности, при этом окончательно слетев с катушек и разнеся весь мир на клочки, или же… — Или же…? — Или же нет. Я обдумал его слова. — То есть, ты больше не часть своей сущности? — Нет. — Но сущность хоть в порядке? Он дернул уголком рта. — В порядке. Только тебе от этого не легче — потому что о твоей неуязвимости беспокоился именно я. — И сделать ничего нельзя? — Можно было бы, если бы Шаари передал мне перед смертью твою тайну. Но он мертв, имя утеряно. А я… — Я могу что-то сделать? — Ты уже — он неприятно усмехнулся — уже сделал все, что возможно, Адам. Лучше держись теперь подальше. И от Наамы тоже. А еще лучше — вали в Европу и спрячься там получше. — Ты знаешь, что я уязвим? Как мне поможет Европа? — Это уже неважно. И ненадолго. — В каком смысле? — я напрягся, вспомнив похожие слова Наамы. — Скоро узнаешь — его усмешка стала еще неприятнее. Я не сдавался. — В прошлый раз ты смог взять из меня — из моей души… — Все, что я мог, я взял — перебил он меня — поэтому, как видишь, мы не распылены тонким слоем по всему пространству и времени, а чешем языками о вещах, которые не имеют больше никакого смысла. Все, что ты мог дать мне, Эвигер, ты отдал, поэтому не предлагай того, чего у тебя больше нет. Мотай-ка домой. Может, еще успеешь глянуть последний сезон «Анатомии Грея».
И не дожидаясь ответа, он захлопнул дверь перед моим носом.
====== Глава 35 ======
Глава 35
Домой я поехал не сразу. Сначала сел на скамейку возле местной детской площадки и заказал билет в одну сторону в Прагу. Ближайший рейс нашелся через четыре дня — достаточно, чтобы упаковать пару чемоданов и перевести все свободные деньги с местного счета на европейский.
В этот раз я сбегал не от Бадхена — в своем нынешнем состоянии вряд ли он мог нанести мне серьезный вред.
Меня беспокоила Наама. Она, как всегда, оставалась темной лошадкой. Я не знал, какие у нее на меня планы и надеялся, что не вхожу в сферу ее интересов. Но и рисковать, оставаясь здесь, на одной земле с ней, не хотелось.
В почтовом ящике меня ждал ворох счетов за все сразу: вода, земельный налог, электричество, заказное письмо от хозяина квартиры… последний, видимо, наконец вспомнил, что у него есть недвижимость и причитающийся к ней квартирант, и теперь вполне справедливо требовал оплатить просроченные счета за аренду.
Халява, гарантированная Бадхеном, закончилась.
Я не протестовал — оплатил все, включая проценты за задержку. Проверил заграничный паспорт — еще несколько лет им вполне можно было пользоваться. И отправился перебирать шкафы с одеждой и другими вещами.
На следующий день к полудню все самые срочные дела были завершены — но меня грызло ощущение, что я что-то забыл. Я еще раз перепроверил счета, билет, вещи, которые собирался брать с собой.
Отмахиваться от навязчивой мысли больше не получалось.
Мне необходимо было увидеть Финкельштейна.
Если Бадхен потерял свою божественную натуру, что стало с его верным псом? Они всегда были тесно связаны. Предав Бадхена, Женя получил откат, от которого, как я теперь понимал, так и не оправился.
Выглядел ли он хуже обычного в нашу последнюю встречу?
Я пытался вспомнить — и не мог.
Мне было не до него, если честно. В тот момент я больше беспокоился о собственных проблемах, чем о внешнем виде бывшего любовника.
А ведь он говорил по телефону, что дела у него так себе, шепнул мне голос совести. А ты даже не подумал его навестить.
Бадхен велел держаться от него подальше, и, наверное, не без оснований, возразил инстинкт самосохранения. И что с ним вообще сделается, с бессмертным демиургом?
С бессмертным ли? С демиургом ли? — вновь встряла совесть — может, он и не является эталоном бескорыстия и честности, но спасал тебя не раз и не два. Так в чем проблема просто проверить как он там? Глупо предполагать, что метаморфоза в Бадхене обошлась без последствий для Финкельштейна.
— Ладно — сказал я вслух — проверю. Но если он меня убьет — а, к черту!
И полез в карман куртки за ключами от машины.
Я поехал на старый женин адрес, втайне надеясь, что он переехал. В таком случае совесть моя будет чиста, я вернусь домой, приготовлю себе пельмени на ужин и буду читать дальше Харари.
Но меня ждало разочарование: его машина стояла на обычном месте под домом, а на двери, как и раньше, висела лаконичная табличка: «Финкельштейн».
Пришлось звонить и ждать, лелея надежду, что дома никого не окажется.
Женя открыл где-то через минуту. Правда, поначалу я даже не понял, что это был он. Узнал через пару секунд по глазам — серым, хоть и поблекшим от дряхлости.
Передо мной стоял сгорбленный человек, абсолютно лысый, со старческой «гречкой» на морщинистом скальпе. Он был одет в какую-то нелепую пижаму, и тяжело опирался на ходунки для пожилых.
— Вали отсюда — прокаркал и страшно закашлялся. Казалось, что кашель вот-вот закончится удушьем. — Женя… — мне сдавило горло от неверия и жалости. — Ха… узнал — прохрипел он. Руки и ноги его тряслись, и я сделал шаг вперед — в квартиру. — Давай помогу дойти до кровати. — Помоги лучше умереть… Несмотря на горечь в голосе, он позволил мне сопроводить его до спальни. Шикарная широченная постель, на которой мы одно время с таким удовольствием познавали друг друга, теперь стала ложем больного — вся она, нет, даже вся квартира, некогда светлая и уютная, пропахла страшным запахом старости, болезни и угасания. — Ты не удивлен — сказал он, когда наконец лег в постель и отдышался. — Я видел Бадхена. Так что ожидал метаморфоз и в тебе, правда, не таких радикальных. — Он еще легко отделался — Женя снова захрипел-засмеялся. Я принес ему стакан воды, и он отпивал от него мелкими глотками — видимо, это помогало сдерживать мучительный кашель. — Что случилось, Женя? Отчего… это все? — спросил, когда ему, на мой взгляд, немного полегчало. — От нашей с ним глупости — сказал он все еще немного хриплым голосом — Мы просчитались, Эвигер. Кто бы мог знать, что даже боги ошибаются? Я испугался, что он снова начнет смеяться, и поспешно спросил: — В чем, в чем вы ошиблись? Финкельштейн бросил в меня взгляд из-под нависших на глаза век. — Ты помнишь Бадхена, каким он был перед тем, как тебя отъе… — Помню — поспешно ответил я — свихнутым на всю катушку. — Он всегда был немного нестабилен. Но жертвоприношения душ… мне надо было остановить Шаари с самого начала, а я все время чего-то ждал. — Бадхен подсел на души, знаю. Это не новости. — Нет, не знаешь. Женя тяжело вздохнул. — Жертвоприношения адресовались и принимались нашими высшими сущностями. Со временем, по мере того, как душ становилось все больше, Бадхен… он стал чем-то вроде трубы-проводника. — Проводника? Он пожевал губами — жест, которого я никогда у него прежде не видел. Ответил после паузы: — Проводника между миром и его создателями. — Это же вы — создатели — рискнул заметить я. Он мотнул головой по подушке. — Мы- их олицетворение здесь, в этом мире. По крайней мере, были до недавнего времени, пока не… Он прикрыл глаза — наверное, с непривычки устал говорить. Я не спешил и не торопил его, подумав, что в первый раз нахожусь у смертного одра бога. Вопросов у меня было много, но я молчал. — Через какое-то время стало понятно, что труба работает в обе стороны — сказал он без всякой связи с предыдущей фразой — то, что никогда не должно было проникнуть в наш мир, начало пробиваться в него — день за днем. — Божественное Присутствие? — Не неси бред — резко сказал он — нет никакого присутствия. Есть бездумная материя, из которой разумна только одна крошечная часть — мы. Пока мы вчетвером здесь, они — там. Вот и все, что тебе нужно знать.