Пиво он допивать не стал, встал и вышел, не попрощавшись. Я выкинул треснувшую бутылку в ведро и вернулся на балкон, смотреть на сгущающиеся на горизонте тучи.
К вечеру рука разнылась не на шутку. Дома не было никаких лекарств — ведь до последнего времени нужды в них не имелось. Пришлось сходить в аптеку, а на обратном пути, по закону Мерфи, меня застал врасплох проливной ливень — первый этой осенью.
Домой я пришел промокший насквозь и очень злой. Принял сразу же нурофен, потому что вдобавок к руке начала раскалываться голова. Из абсолютно здорового человека я за один вечер превратился в хлюпающую носом развалину.
Принял горячую ванну, тепло оделся, выпил чай.
Что же ты делаешь со всеми нами, Костик?
Он словно прочел мои мысли — на телефон пришло сообщение.
«Болит рука? (»
«Болит» — отправил я лаконичный ответ.
«Извини. Я был сволочью в школе».
«Как был, так и остался». Подумал, стер.
«Ничего, проехали» — ответил взамен этого.
«Можно к тебе приехать?» — пришел немедленный ответ.
Я помедлил. Вспомнил слова Жени про школьную любовь.
«Нет.»
Он написал через полчаса, когда я допивал вторую чашку чая и перечитывал «Патриотизм» Мисимы.
«Я соскучился, Адам».
Я вздохнул. Романтических, а тем более эротических эмоций во мне не возникало… лет двадцать наверное, если считать тот пьяный поцелуй с Бадхеном за эротический порыв.
А если его не считать… то давно, очень давно.
«Я занят».
«Не ломайся. Открой дверь».
Мысленно проклиная Костика на чем свет стоит, я пошел открывать.
Бадхен вздернул бровь, глядя на мой утепленный вид и чай с книгой на столе.
— А менее бабского у тебя ничего нет? — Есть. Пинок под зад — хмуро ответил я. Костик ухмыльнулся и полистал Мисиму. — Ну и ужасы ты читаешь. Неужели нравится? — Под чай пойдет. Зачем приперся?
Он отложил книгу, делая шаг ко мне, и я мысленно застонал.
— Я же сказал — соскучился. Я судорожно схватился за телефон. — Давай-ка я Женьке позвоню… — Зачем? Он тут будет, как корове пятая нога.
С этими словами Костик сделал еще один шаг вперед и со вздохом прижал меня к себе.
Я стоял прямо, ничего не предпринимая. Понятно, что насиловать никого никто не станет — но необходимо в полной мере донести степень моей незаинтересованности.
— Такой же айсберг, как в школе. — прошептал он мне на ухо, водя губами туда-сюда вдоль виска и щеки, и каждый раз оказываясь в опасной близости от моего рта. — Езжай-ка домой, Бадхен. — сказал я, все еще пытаясь перевести все на дружеский лад. — Нет.
Поцелуй был глубоким, чувственным, умелым. Он судорожно вздохнул, раздвигая мои губы своими, осторожно поводя языком, пробуя на вкус…
Я же тем временем напряженно думал.
Всего пару недель назад Костик несколько дней жил у меня, и никаких поползновений в мою сторону у него тогда не наблюдалось. Мы общались, как давние, но дальние знакомые — без вражды, но и без симпатии.
Две недели назад единственное, что он мог бы сказать про себя: «после школы в армию не пошел, чинил примус». Потом появилась история с банкротством и Женя Финкельштейн. Потом он уехал с Женей.
На протяжении того времени, что мы с Костиком не виделись, его выдуманная личность продолжала развиваться и приобретать новые черты, эмоции, трехмерность. Он зачем-то придумал между нами школьный роман — и его чувства ко мне изменились соответственно.
Я машинально отвечал на слишком затянувшийся поцелуй и продолжал анализировать.
Что мы имеем?
Если я откажу Костику…
Будь он простым смертным — давно ушел бы, вышвырнутый пинком за дверь.
Бадхен же был не человеческой сущностью. Не приведет ли мой отказ к самым непредсказуемым результатам? Скажем, он мог бы, ничтоже сумняшеся, искусственно создать во мне ответные чувства к нему.
Представив себе, как у меня отбирают то единственное, во что до сих пор продолжал верить — свободу воли — я почувствовал, как меня пробрал холодный пот.
Бадхен наконец-то оторвался от моих губ, улыбнулся, не сводя с меня пристального взгляда.
— Не я один соскучился, да?
Отвечать я не рискнул. Он мог почувствовать фальшь, а изображать правдивые чувства прямо сейчас я был не в состоянии, только материться.
— Хочешь, пойдем в спальню? — его голос дрогнул. Да что там, весь воздух вокруг нас подергивался рябью и заметно искрил. Нормальным это точно назвать было нельзя. — Давай не спешить, — от напряжения пересохло в горле, я сглотнул. — я тебя не выгоняю, но спальня… не сегодня.
Можно было только гадать, что его подсознание натворило бы в коитальном трансе. Ладони стали липкими от пота — давно я не чувствовал ничего, так похожего на страх. Вытер их незаметно об штаны.
Бадхен несколько секунд внимательно смотрел мне в глаза, потом слегка кивнул.
— Как скажешь, Адам. Я не спешу. — Попьешь чая? — спросил я осторожно. — Тащи уже свой чай. — он тихо рассмеялся и наконец отодвинулся достаточно, чтобы я мог нормально вдохнуть воздуха.
Наверное, это можно было бы назвать уютным вечером — если бы я не ловил время от времени рябь, идущую по пространству вокруг нас.
И понимал, что меня ждет еще один неприятный разговор с Бадхеном номер два — Евгением Финкельштейном.
Костик ушел — точнее, получилось выгнать его — около двух часов ночи, и утром я проснулся с тяжелой головой, невыспавшийся и в дурном настроении.
Зазвенели ключи, открывая дверь, и я запоздало вспомнил, что сегодня опять вторник — день, когда Смадар выгоняет меня на улицу.
— Что тут вчера происходило? — крикнула она из кухни, где мы с Бадхеном засиделись вчера допоздна — кутеж? Попойка? Оргия? Я с трудом вылез из-под одеяла, и пошел поглядеть, что она имела ввиду.
Две одинокие кружки с чайными пакетиками стояли возле кухонной раковины, на столе лежала пустая коробка от купленного в супере кекса. Вот и все, что осталось от вчерашних посиделок с Костиком.
— Очень смешно. — буркнул я, поворачиваясь, чтобы вернуться обратно в постель. — Ты не заболел случайно, Адами? — обеспокоилась домработница. — Заболел. Можно я сегодня дома останусь? Я хотел сказать это шутливо, но получилось отчего-то жалобно.
Смадар заохала.
— Господи, да не выгонять же я тебя буду! Иди ложись, я принесу лекарство и воды, чтобы запить. Хочешь завтрак приготовлю?
Через час, обласканный заботой и залеченный медом и мятой, я лежал с планшетом в руках на прохладном свежем белье, и лениво думал, что хорошо было бы повысить Смадар зарплату.
Та тем временем включила свой любимый Инфектед Машрум — почему восточная женщина сорока лет слушала именно эту музыку, я не имел понятия — и мыла пол в гостиной.
Мне музыка не мешала — я включил в наушниках белый шум и прикрыл глаза — кажется, на секунду, а когда проснулся, домработница уже давно ушла, и о ней напоминал лишь слабый запах хлорки с лимоном.
К полудню я оклемался, и скоротечная простуда прошла, словно ее и не было. Сил было полно, и я неспеша думал, что бы такое запланировать на вечер и ночь. От нечего делать открыл холодильник, и удивился, как Смадар утром умудрилась найти в нем продукты, чтобы приготовить завтрак — на полках остались только пара тарелок и коробок с объедками, которые я доедать не собирался. Выкинул все в мусорное ведро, посуду сложил в посудомойку, и решил сходить в супер за новыми припасами.
Захватил мусорный пакет, который выкинул в зеленый пованивающий контейнер, на всякий случай проверил почтовый ящик.
В нём оказались реклама доставки пиццы, избирательский бюллетень, который я тут же бросил в ведро для макулатуры, и конверт из рисовой бумаги с золотым теснением.
Его я открыл, хоть и мучился дурным предчувствием.
Внутри оказался пригласительный билет на свадьбу неких Виктории и Алекса в этот четверг.
Должно быть, подумал я, почтальон перепутал почтовые ящики, а письмо предназначалось соседу. В таких случаях мы просто выкладывали почту на крышку ящиков. Я повертел конверт, чтобы примерно понять, в чей ящик его пропихнуть.
На конверте и на пригласительном были мое имя и адрес. Адам Эвигер +1.