Католики превосходят их численностью, продолжение борьбы бесполезно.
Конде погиб. Даже его настигла смерть. И солдаты хотели, чтобы армию распустили, чтобы они могли залечить раны и разойтись по домам. Их дело проиграно.
Именно такие настроения господствовали в Сен-Жан-д'Анжели, когда туда из Ла-Рошели прибыли Жанна и два юноши. Жанна почувствовала апатию у встречавших ее людей, и ее сердце наполнилось отчаянием. Юный Конде гордо восседал на лошади, ни на секунду не забывая, что он сын своего отца. Ее Генрих тоже хорошо держался в седле и не выказывал страха, но она заметила, как поблескивали его глаза, когда он смотрел на проходивших по дороге девушек и женщин.
– Генрих, – вдруг обратилась к нему мать, и он повернул к ней веселое лицо. – Я очень хочу, чтобы ты подбодрил солдат. Помни, теперь ты их вождь.
– А не месье адмирал?
– Конечно, он будет давать тебе советы. Но ты наследный принц Наварры.
– Да, матушка.
– Генрих, оставь свои забавы. Пойми, ты теперь стоишь во главе нашего дела. Ты должен поговорить с солдатами. Должен дать им понять, что ждешь их преданности. Хватит быть мальчиком, Генрих, мой сын. Время развлечений прошло. Ты понимаешь?
– Да, матушка, – бойко отозвался он. Почему бы не пообещать что-то женщине?
«Ждать больше нельзя. Солдаты начали веселиться. Потом боевой дух совсем их оставит», – подумалось Жанне.
Она подъехала к коновязи, слезла с лошади и встала перед солдатами. А когда начала говорить, ее все больше и больше охватывало вдохновение. Наблюдавшего за ней Генриха неожиданно проняло, он гордился матерью и впервые почувствовал прилив эмоций.
– Сыновья Франции! – кричала Жанна. – Конде больше нет. Принц, который так часто показывал вам примеры храбрости и незапятнанной чести, который всегда был готов к борьбе за святое дело, отдал свою жизнь во славу нашего дела. Его челу оказалось не суждено быть увенчанным лавровым венком, но сейчас ему уготована вечная память. Конде отдал свою жизнь на поле битвы на середине пути к славе. Он погиб! Его враги лишили его жизни. Они надругались над его хладными останками. Мы скорбим по Конде. Но разве память о нем не требует ничего, кроме слез? Разве вас удовлетворят бесполезные стенания? Никогда! Мы должны сплотить свои ряды. Мы должны собрать все наши силы и защитить наше правое дело. Неужели вас поглотило отчаяние? Разве вы можете испытывать страх, когда я, королева, полна надежд? Разве уже все потеряно, если погиб Конде? Разве наше дело перестало быть справедливым и святым? У нас остались вожди. Это адмирал Колиньи. Это Ларошфуко, Ла Ну, Роан, Андело, Монтгомери! И к этим достойным воинам я добавляю моего сына.
Она повернулась к Генриху, который, к своему удивлению, был глубоко тронут этой сценой. Пылкая речь Жанны тронула его сердце, он почувствовал гордость, что был ее сыном. Его мать верила в правоту своего дела, была готова отдать за него жизнь, и в этот момент он был рядом с ней.
Генрих тронул поводья, его лошадь сделала несколько шагов вперед, так что он оказался рядом с Жанной и Конде. Солдаты смотрели на него – такого юного, однако уже находящегося на пороге зрелости, и в тот момент, когда их глаза были устремлены на него, Жанна продолжила:
– Дайте ему возможность доказать свою доблесть. Он пылает страстью отомстить за смерть Конде.
Среди солдат послышались одобрительные возгласы. «Я уже вырос, – подумал Генрих. – Я хочу повести их за собой. Моя мать права».
Жанна подняла руку.
– Со мной еще один человек. – Она повернулась к юноше рядом с ней, и он тоже выдвинулся вперед. – Смотрите, мои друзья, это – сын Конде.
Снова раздались одобрительные возгласы.
– Он унаследовал имя отца и исполнен решимости унаследовать его славу. Взгляните на него. Взгляните на моего сына. Разве вы сомневались, друзья мои, что я дам вам новых вождей вместо тех, которых вы потеряли? Я торжественно клянусь перед вами – а вы знаете, что мое слово твердое, – до последнего вздоха защищать наше святое, правое дело, которое сейчас нас объединяет.
Ее последние слова утонули в криках восторга. В воздух полетели шапки. Павшая духом армия как по мановению волшебной палочки настроилась на победу, – победу, которая теперь казалась неизбежной.
Жанна повернулась к сыну:
– Они приняли тебя как своего вождя, сын мой. Ты должен сказать им свое слово.
На этот раз он ее не разочаровал.
– Солдаты! – прокричал Генрих, и тут же все смолкли, чтобы услышать его. – Ваше дело – это мое дело. Клянусь вам спасением моей души, моей честью и моей жизнью никогда не оставлять вас.
Он завоевал их сердца так же, как и его мать. Затем повернулся, чтобы взглянуть на нее, и, увидев блеск в ее глазах, понял, что его грехи, вроде Флоретты, всего лишь забавы, которые случаются в солдатской жизни. Его мать простила ему его флирт, она рада, что вырастила настоящего мужчину.
Наступила очередь Конде. И как же хорошо его приняли солдаты! Возможно, потому, что он был сыном любимого ими вождя.
Жанна скомандовала юношам, чтобы они поприветствовали друг друга и показали толпе солдат, что они соратники, что их связывают не только родственные узы, но и общее дело. Как могут солдаты отчаиваться, если место погибшего Конде тут же занял другой, а бок о бок с ним стоит принц Беарнский?
Эта их встреча с солдатами спасла армию от разложения и для обоих юношей стала настоящим откровением.
Когда они вернулись в Ла-Рошель, Жанна задумалась. Одно дело поднять боевой дух солдат, но их еще надо кормить, обмундировать. Дел было по горло, предстояло решить кучу проблем. Можно ли ждать помощи от Англии? Какие деньги она сможет взять под залог своих драгоценностей?
Юное лицо Конде сияло вдохновением.
– Разве эти солдаты не являют собой великолепное зрелище? – требовательным голосом спросил он Генриха. – Они рвутся в бой. Разве ты сомневаешься, что их ждет победа?
И настроение Генриха скоро изменилось. Он дал клятву положить жизнь за дело гугенотов, хотя на самом деле вопросы веры его не очень беспокоили. Он был достаточно честен перед самим собой, чтобы понимать, что его воспитали гугенотом, но с таким же успехом могли воспитать и католиком. Он дал клятву, проникнувшись минутным энтузиазмом, но помнил, что и Флоретте обещал быть верным до конца дней, а сам уже начал искать себе другую подружку.
– Как по-твоему, Конде, – спросил он, – что на них так подействовало?
– Любовь к нашему делу, к истине, чувство долга.
– Нет, – оборвал его Генрих, – они вдохновлены словами. А что такое слова?
– Я не в силах понять тебя, кузен.
– Это меня не удивляет, – последовал ответ, – временами я и сам себя не понимаю.
В следующие два года Генрих немного научился понимать себя. Он был хорошим солдатом, но делам сердечным всегда отдавался с большей страстью, чем военным. Генрих не мог смотреть на жизнь так однолинейно, как его мать и люди наподобие Колиньи. Они слишком хорошо видели грань, разделяющую добро и зло, а Генрих был на это не способен. Первое время, находясь в Ла-Рошели, он частенько изрекал: «Давайте попробуем взглянуть на этот вопрос с другой стороны». Пошли разговоры о его ненадежности, о том, что он колеблется. Убедить же людей смотреть на вещи с разных сторон Генрих был не в силах и потому больше помалкивал. Частенько он со всем соглашался на словах, но затем своими действиями опровергал собственные утверждения.
Его отличала храбрость, этого никто не мог отрицать. Как и любой из его солдат, он был готов пойти на смерть, но в его действиях не было никакой рисовки. Этот человек шел в бой, словно пожимая плечами, и никогда не походил на героя.
– Если пробьет мой час – так тому и быть, – любил поговаривать Генрих, который формально считался главнокомандующим армией, хотя на самом деле руководили боевыми действиями Колиньи и Андело. Он был как бы подставным лицом, но, не испытывая по поводу своего истинного положения никаких иллюзий, сам над ним посмеивался и принимал все как должное. Никто лучше него самого не понимал, что вождем он стал только потому, что был принцем Беарнским, а сделался гугенотом лишь потому, что был сыном своей матери. Но стоит ли прилагать усилия, чтобы сломать сложившийся порядок вещей? В жизни так много гораздо более приятных занятий!