Посадочные квадраты поля, примыкающие к трущобам, использовались чрезвычайно редко. Они были самыми дешевыми, но для грузовых кораблей эта дешевизна съедалась расходами на внутрипортовые перевозки, поскольку, несмотря на то что монорельс охватывал посадочное поле по периметру замкнутым кольцом, никто в здравом уме и твердой памяти не стал бы размещать выносные разгрузочные терминалы в месте, где нет действующих пакгаузов. А у капитанов одиночных транзитников были свои резоны избегать этой дешевой зоны. Среди портовой швали было немало людей, которые раньше служили на кораблях и неплохо знали и корабельные порядки, и маленькие хитрости, позволявшие загулявшему корабельному проскочить внутрь мимо бдительной вахты. Поэтому однажды утром капитан мог обнаружить, что в трюмах его корабля хозяйничают слишком уж здоровые крысы. Вследствие этого вся жизнь порта, как правило, сосредоточивалась на паре-тройке квадратных километров посадочного поля, примыкающих к району действующих пакгаузов. Существовали и совершенно другие порты, такие, как Бахр-эль-араб на Дубае, Колумбиадиум на Нью-Вашингтоне или Узловой на Китежграде, где старые пакгаузы сносились в тот же день, как останавливался первый транспортер. Арендная плата в этих портах превышала годовой оборот всего Эль-Хадрского порта. Но таких огромных портов на весь обитаемый космос насчитывалось едва ли два десятка. А все остальные походили друг на друга как братья-близнецы. Во всяком случае, Карим, за время службы повидавший не одну сотню провинциальных и столичных портов, был в этом абсолютно уверен.
Районы действующих пакгаузов имели охрану. Но духанщик был уверен, что это не доставит особых проблем. Он еще не встречал ворот, которые не смог бы открыть ключ в виде разрисованной бумажки с портретом султана на лицевой стороне. Весь вопрос был в том, какие цифры будут нарисованы рядом со светлым ликом благословенного. Поскольку этих бумажек с ликом султана у них с христианином осталось не очень много. Вернее, осталось у христианина. Карим покинул свой духан в том виде, в котором стоял за стойкой. Конечно, у него имелся некоторый неприкосновенный запас, который был зашит в полу его старого халата. Но бывший чахванжи выбросил из головы все воспоминания об этом факте, справедливо рассудив, что раз уж христианин ввергнул его во все эти неприятности, то пусть и расплачивается. Тем более что именно ради пояса, в котором находились его сбережения, христианин и покинул убежище в мусорной куче, тем самым серьезно усугубив их неприятности. Старик, правда, пытался пустить пыль в глаза, толкуя что-то о древнем кристалле, упрятанном в потайной карман пояса и содержащем бесценные научные данные, но бывший чахванжи отмахнулся от этих соплей. Нашел осла верить в подобные сказки.
Все оказалось сложнее, чем ему представлялось. Два часа переговоров с охранником, время от времени прерываемые проезжающими через ворота грузовыми транспортерами, результатов не дали. То ли духанщика угораздило нарваться на слишком принципиального служаку, то ли сочувствие охранника выражалось существенно более солидной суммой, но проникать внутрь охраняемой территории им пришлось по опорам монорельса. Это был чрезвычайно рискованный трюк, но оставаться по эту сторону забора было еще более рискованно. Хотя их попытка едва не закончилась трагедией. За мгновение до того, как они, обдирая ладони и пузо, соскользнули вниз по опоре монорельса, над их головами прогрохотала вереница транспортных контейнеров. Во всяком случае, духанщик даже не оборвал старика, принявшегося громко молиться своему собачьему богу.
Когда в ушах наконец утих гул от пронесшейся плети контейнеров, а руки перестали трястись, бывший чахванжи поднялся на ноги и, пихнув христианина в плечо, принялся спускаться вниз по узкому трапу обслуживания. Не приведи аллах, появится патруль, тогда они быстро окажутся по ту сторону забора. А Карим сильно сомневался, что у него хватит духу еще раз повторить пройденный путь. Не говоря уж о старике.
Около полуночи они добрались до района развлечений, и Карим, оставив старика в дешевом кафе (в котором, однако, порция лагмана стоила столько, сколько Карим брал за суточный постой со столом и душем), отправился к своему старому приятелю, не рискнувшему, подобно Кариму, вложить деньги в какое-нибудь дело, а устроившемуся на непыльную работенку вышибалы в местный бар средней руки. Перед уходом он заказал старику бараньей требухи с тыквой и сунул ему в нос свой внушительный кулак, пообещав оторвать голову, если тот опять выкинет какое-нибудь коленце.