— Мам, а мам! — Алеша легонько притронулся пальцами к материнскому плечу. — Я пойду, ладно?
Мать очнулась, протянула недовольно, осуждая себя:
— Накормила сынка!..
— Я сытый, вот тебе честное слово, если не веришь!
— Куда же ты?
— В Рамбов. — Так многие сокращенно звали Ораниенбаум.
— И что он тебе дался?
— Китайский дворец поглядим. Занятно!
— Никак опять с Веркой сговорились?
— С кем же еще?
Вера — одноклассница Алеши из девятого «В». Живет неподалеку, на Дегтярной, в школу пешком бегает. Школа рядом с Алешиным домом, как выйдешь из подъезда, сразу налево. По улице трамвай позванивает, напротив склады мебельной фабрики, обнесенные глухим забором. Удобно Алеше и радостно оттого, что школа под боком: и поспать можно подольше перед уроками, и на переменке заскочить домой, схватить шанежку.
С пересадкой доехали на трамвае до Балтийского вокзала. Алеша взял два билета на электричку и два эскимо. Вера удивилась:
— Богач какой — мороженым угощает! Сам, что ли, деньги печатаешь.?
— Дядя Володя помогает, — в тон ей ответил Алеша.
— Счастливый! — всерьез позавидовала Вера. — А мне вот никто не поможет.
Обеими пятернями расчесывая жесткий густой чуб — черный, с рыжеватыми подпалами возле ушей, — улыбаясь открыто, Алеша думал про себя, что он и вправду счастливый. У него нет отца, но зато есть дядя Володя. В сорок четвертом году, уходя на фронт, он где-то раздобыл пугач, подарил племяннику со словами:
— Держи, матрос. Немец полезет — пали в самый живот, верное дело! — Матросом назвал потому, что сам Алеша на вопрос, кем он хочет быть, неизменно отвечал: матросом.
Они поднялись в верхний парк Ораниенбаума, побродили вокруг Меншиковского дворца, обошли домик Петра III, Катальную горку и только после направились в Китайский дворец.
— Да он же совсем низенький! — разочарованно протянула Вера, запахивая, будто от холода, обеими руками полы грубошерстной вязаной кофты. — То ли дело Зимний! — Даже головой недовольно встряхнула, забросив длинные светлые пряди волнистых волос за плечо.
— Сравнила!.. Такой, как задумано.
— Задумано, задумано!.. Все у тебя по плану. А я хочу — если дворец, чтобы был дворцом, а не халупой.
Алеша взял ее под руку, попридержал.
— Вход не здесь. С тыльной стороны.
Когда из низкого, на лохань похожего ящика брали разлапистые тапочки, надевали их на обувь, завязывали длинные тесемки, обвив ими несколько раз ногу выше щиколотки, он спросил ее, усмехнувшись:
— Не жмут?
— Нормально!.. Пошли. Группа наша вон уже где. Интересно, чё там рассказывают?
Он поймал ее за руку.
— Сами посмотрим.
— А чё поймешь?
— Что захочу, то и пойму! Неинтересно, когда тебе все в рот вкладывают. Сам смотришь, соображаешь-воображаешь разное. Занятней.
— Соображаешь-воображаешь!.. — съязвила Вера.
— Оставь!
— Чудной ты у меня, Леха. — Она некоторое время плелась за ним, скучая, равнодушно рассматривая расписные потолки, развешанные по стенам картины. Затем начала вредничать. — Леха, погоди!
— Наткнулась на что-то важное?
— Тесемки развязались. Наклонись, будь другом.
Алеша втянул их потуже, завязал бантом. Еще и до конца зала не дошли, как Вера снова взмолилась:
— Второй рассупонился!
Странно прозвучало в устах городской девушки такое слово. Хотя почему же? Ее отец работает возчиком на мелькомбинате. Ездит на широкой телеге-платформе с дутыми шинами. В телегу запряжен мерин-ломовик чалой масти. Грива у него густая, низко падающая с могучей шеи, а хвост короток, как обрублен. Видать, не однажды приходилось слышать Вере от отца о супони.
Алеша снова присел на корточки, стал бережно оплетать ее ногу длинными тесемками. И словно пристыл у Вериной ноги — такая она ему показалась славная. Даже погладил.
— Леха, не дури, — шепотом приказала Вера, густо краснея.
В зале, который носит имя Большой китайский кабинет, она будто прилипла к паркету, не в силах шагнуть дальше. Ее поразили ларцы черного дерева всевозможной величины, фонарики разнообразных форм и окрасок, вазы — и маленькие, стоящие на подставках, на мраморных выступах, и большие, возвышающиеся по сторонам входной и выходной дверей, расписанные лазурью и золотом, — сводчатый потолок с лепными украшениями — непонятными, но забавно-волнующими. На стенах росписи: деревья нездешние с плоскими вершинами, пагоды с задранными углами крыш, птицы райские с неимоверно длинными хвостами. Посередине кабинета огромный бильярдный стол с резными ножками — их много, и похожи они на лапы льва. Поле стола и его приподнятые борта обтянуты зеленым сукном, у шести луз повисают мешочки, плетенные из шелкового шнура. Дальше ступить Вера не решалась еще и потому, что боязно ей было попирать ногами красоту пола: весь он выложен мозаикой, изображал какие-то фигуры и был до того блестящим, что мог отражать тебя как зеркало.