Эрзам из рода Гонэггов преклонялся перед полководческим гением князя, он служил князю, он любил князя, насколько можно любить сюзерена, но рука сама собой взялась за рукоять стального помощника в делах праведных. С детства Эрзама воспитывали в умении постоять за свою честь. Род Гонэггов был хоть и не из высокородных, но в обиду себя давать не приучен: пусть младший, но из равных.
Выдернуть меч из ножен не позволили. Слева придержали кисть, сзади вцепились в кожаный воротник, сдавили — глаза из орбит чуть не выскочили. Потом саданули чем-то острым под коленями. Запахло кровью. Толкнули в спину, заставив бухнуться на четвереньки перед князем, который даже сообразить не успел, что еще немного и он отправился бы на погребальный костер…
Вперед, поближе к князю, выдвинулся тот, кто ухватил за ворот. Князь полюбопытствовал:
— Шталиш, чего хотел этот поганый пожиратель колючек?
Бывший партнер по игре в таррок, а ныне ненавистный враг, поклонился и густым басом молвил:
— Хотел вашу светлость лишить возможности любоваться миром, который создан под Золотой Дугой для вашей светлости!
Эрзам подумал, что никогда не смог бы дважды в одной фразе ввернуть титул «ваша светлость». Бойцам платили за твердую руку, а не за хорошо подвешенный язык. И еще он подумал, что дело плохо. Он слышал запрещенную «Песнь о Железной Башне», но не слишком верил. Теперь приходилось признать, что хельм действительно возможен, и на этот раз он выбрал Эрзама из рода Гонэггов. Разве не Мысленный Вихрь дернул его за язык, когда у князя головная боль с похмелья или встал не с той ноги? А тут он, Эрзам, подвернулся с дурацкими расспросами, кто да что? Молчал бы в тряпицу, не елозил бы сейчас коленями по пеплу…
— Смерти меня предать хотел, так или нет?
— Верно, верно! — поддакнул второй клеврет.
— Но мы всегда начеку, ваша светлость! — проникновенно сказал Шталиш. «Проигрыша куртки простить не может!» — подумал Эрзам.
— Чего заслужил холоп, поднявший руку на своего господина? — поинтересовался князь, будто не зная, каков должен быть ответ.
— Смерти! Смерти! Смерти!
Эрзам поежился: одно дело — принять смерть в честном бою, и совсем другое — позорная казнь на глазах дружины, и то, что дело идет к казни, было очевидно для всех собравшихся на огневище в такую рань. И тут, слава Небесному Костру, Эрзам почувствовал, что хельм его не оставил в беде. Бесплотный голос подсказал, что нужно делать бойцу в данный момент. Что случится потом, Эрзама не волновало — по роду своей службы он никогда не загадывал вперед далее двух-трех ударов мечом.
Он провел пальцами под коленями — кожаные штаны были разрезаны кинжалом. Разрезаны основательно, до настоящей кожи, той, что облегала Эрзама. Так селяне подрезают задние ноги горбатому кабану, когда приходит его черед обратиться в окорока и пряные крестьянские колбаски. Гонэггу не хотелось умирать, он еще не всем отплатил в этом мире, но он был полон гордости за то, что не посрамил чести рода. Хельм нашептывал: отец был бы рад, если бы дожил до этой минуты. Что ж, поверим хельму, тем более, что ничего другого не остается…
Сзади больно схватили за волосы и рывком заставили подняться. В подколенных ямках саднило. Шея болела из-за неестественно вывернутой головы. «С тобой поступили нечестно, — шептал вкрадчивый хельм, — ты вправе поступить так же!» С этим утверждением Мысленного Вихря Эрзам был солидарен полностью. Перво-наперво следовало освободиться — он резко рванулся из руки, цепко держащей волосы. Было очень больно, но боец добился своего — пальцы клеврета разжались!
Эрзам вновь упал на четвереньки, но теперь он сделал это по своей воле. Или по воле хельма, кто знает? Падая, он выпростал «Сам-восемь» и вонзил клинок высокородному в то место, где собираются ребра, дабы воедино связать грудную клетку. Клеврет утробно охнул и рухнул в золу, как горбатый кабан, которому перерезали яремную вену. Глаза его на удивление быстро остекленели — он уже встретил своего посланца из Страны Вечной Осени, в которой, как известно, урожай собирают круглый год.
Шталиш проворно отскочил в сторону, выдергивая меч из ножен. От кострища на помощь бежало еще человек пять-шесть.
Эрзам не был самоубийцей, но сдержать ярость не мог. Он прыгнул вперед, сделал ложный выпад и, пока неудачливый игрок в таррок отбивал его, ткнул острием под левый сосок высокородного. Лезвием плашмя, чтобы наверняка прошло между ребер. И этот прием у него получился отменно — Шталиш оказался неудачливым и в игре настоящих мужчин. Была бы свидетельницей этого клинкового боя длинноволосая Гочиль, сказала бы обычное: