Когда два рослых всадника, следуя за своим нойоном, втолкнули измученных пленных в юрту Великого, тот восседал на подушках с чашей в руке. По обе стороны от него возникли и выстроились четыре нукера дневной внутренней стражи. Хан шевельнул рукой, и пленников освободили от пут. Потирая затекшие конечности, они непроизвольно окидывали взором внутреннее убранство юрты. И даже, показалось Хасанбеку, в глазах у них мелькнуло удивление при виде отсутствия показной роскоши, подобающей Повелителю Вселенной — ничего лишнего, просторное помещение с богатым убранством, не более. Жилище военного вождя, привыкшего к тяготам походной жизни, а не развращённого роскошью, пресыщенного безраздельной властью императора.
— Кто вы, черви? Зачем следили за нами? — бесцветным голосом негромко произнёс хан и отхлебнул кумыс из золотой чаши.
Хасанбек застыл поодаль, буравя ожидающим взглядом лица пленников, стараясь первым узреть в их глазах само зарождение непочтительности или — о Небо! — дерзости либо угрозы.
Его рука непроизвольно сжала рукоятку меча, а сам он напоминал ловчего кречета. Лишь только намёк на движение — и в бой!
— Нам ни к чему следить… Тот, кто нас послал… знает обо всём и без этого… Мы лишь посланники… Вечного Синего Неба… — хриплым голосом ответил старший. — Вот уже месяц идём мы по твоим следам, о достопочтенный… Наши имена…
— Вы-ы-ы?! — неожиданно расхохотался ему в лицо Чингисхан. — Это вы-то?! Посланники?! Ничтожные дегеремчин! У таких разбойников, как вы, не бывает имён… А если даже и есть, они вам не понадобятся.
Его глаза, меж тем, оставались холодными и безжалостными, как занесённый над головой клинок. Они, казалось, лучились от веселья, но тем не менее успели обшарить взглядом всех находившихся в юрте и опять остановились на пленниках. Глаза буравили их, хотя тело всё еще продолжало вздрагивать от спазмов смеха. И вдруг, оборвав хохот на полузвуке, хан швырнул на пол недопитую чашу. Вскочил и взвизгнул:
— На землю! Грязные шакалы!!
Нукеры старательно помогли пленникам мгновенно выполнить приказ хана. От их резких толчков в спину ослабевшие незнакомцы рухнули, едва успев выставить руки, чтобы смягчить падение и защитить лица.
— Я прикажу залить ваши глотки кипящей смолой! У Вечного Синего Неба не может быть таких ничтожных послов. Вы выглядите как жалкие рабы!
Хан брызгал слюной, дико сверкал глазами. Старший из пленников приподнял голову, но её тут же схватил сзади за волосы стражник и, заломив вверх, приставил к горлу остро заточенный нож, ожидая приказа повелителя. На горле поверженного задёргался кадык:
— Не гневайся… Великий Хан… Не наша вина, что… путь был неблизкий… и опасный, и что… твои воины не слушают… слов… — хрипя, исторгал он.
— Мои воины слушают только приказы! Если бы они слушали всех бродяг и проходимцев, которых повстречают в степи, я не завоевал бы и соседнего улуса. Мои лошади не имели бы ничего, кроме сухой колючей травы, катая на себе не воинов, а жалящих слепней…
Чингисхан подал знак. Телохранитель убрал нож и рывком поднял на ноги сухощавое тело невольника.
— Говори, ничтожный. Выкладывай всё, что знаешь. И горе вам, если ты собьёшься или что-то утаишь.
Пленник закашлялся. Сухо, давяще. И произнёс медленно, словно взвешивая каждое слово на непослушном онемевшем языке:
— Ты прав, о Великий Хан… у Вечного Синего Неба… не бывает ничтожных послов… Наша сила в другом… Мы знаем Путь. Куда он ведет каждого… Сколько его отмерено… Как долго он продлится… Поверь нам, Темучин…
«Темучин?! Кто посмел произнести это имя в ханской юрте! Темучин!!!»
Хасанбек нервно повёл телом, занемевшим под доспехами от неподвижной напряженной позы. Ему показалось, что Чингисхан вздрогнул. Он пожирал взглядом лица пленников, однако эти грязные лица не выражали никаких чувств. Лишь выделялись немигающие водянисто-серые глаза, как бы подёрнутые неподвижной маслянистой пленкой. Небесной синевы в них — как не бывало.
Чингисхан медленно повторил:
— Те-му-чин…
Его уже давно никто так не называл. Да и сам он уже настолько отвык от былого, что, повторяя своё настоящее имя, казалось, сам больше не верил в прошлое.
— Откуда вы знаете это имя? Уже много лет не звучало оно в степи…
Его кошачьи глаза резко вспыхнули, но тут же пригасили огонь, коварно наблюдая искоса.
— Мы знаем не только имя… и не только то, что он и ты… это уже разные люди… Мы знаем почти всё… например, какого цвета было оперение на стреле… которой Темучин убил… своего сводного брата Бектера…
Чингисхан на краткий миг непроизвольно выставил вперёд руки и отшатнулся.
— …пёстрое перо из крыла ястреба… не так ли? — лицо старшего пленника затвердело, губы шевелились сами по себе.
Глаза хана изумлённо расширились, но он быстро взял себя в руки. Уселся на своё место.
— …кто, кроме Синего Неба видел… как вы зашли сзади и спереди… как первая стрела, пущенная искусным стрелком… твоим родным братом Касаром… пробила кожаный доспех Бектера… — по-прежнему короткими, дающимися ему с трудом, фразами продолжал говорить старший пленник. — Да, ты прав, Темучин… это не ты стрелял сзади… Ты смотрел в глаза своему ненавистному сводному брату… Ты видел, как исказила судорога его лицо… как боль искривила рот… как выступила на губах кровавая пена… Лишь тогда ты со злорадной улыбкой прицелился и…
— Замолчи, червь! — взбеленился хан. — Я подозревал, что какая-нибудь тварь однажды помянет старое! А коль так, вы можете быть только шпионами тайчиутов… Значит, смерть ваша будет ужасна и мучительна!
Хан вновь возбуждённо вскочил с подушек.
— Нет, мы не подслушивали из кустов… нас тогда вообще не было в великой степи… но ты же знаешь не хуже нас… что от Великого Синего Неба нет тайн…
— От Неба?! Да, Небо всё видит и слышит! Это единственная правда, слетевшая с ваших уст! Но какое отношение имеете к Великому Небу вы? Вы! Жалкие черви, дерзнувшие шпионить за мной… Ваша смерть также будет жалкой. Вам переломают хребты и бросят на солнцепёке, а ваши бредни будут слушать стервятники! — Великий хан был вне себя от гнева. — Или нет! Я сам заткну ваши поганые глотки…
Он резким движением выхватил из ножен свою саблю. Клинок зловеще блеснул и замер возле носа старшего пленника. Однако остановившиеся глаза оборванца не обращали никакого внимания на смертельную угрозу. Он явно был не в себе… Словно оцепенел, войдя в транс… Его губы наконец шевельнулись, и в тишине возникли слова:
— Ты говоришь, единственная правда?.. А как же быть с Бектером?…
Клинок вздрогнул, прикоснулся к коже на шее. Из точки соприкосновения выступила красная капелька. Начала набухать, поползла по блестящему металлу.
Но губы продолжали шевелиться.
— В год Свиньи на берегу реки Онона… в урочище Делиун-болдак… в семье Есугей-багатура родился мальчик… в правой руке новорожденное дитя держало кусок запёкшейся крови… это было признано знамением… мальчика нарекли Темучнном… Есугей-багатур принадлежал к роду Борджигин, кости Кият… он был сыном Бардан-багатура, второго сына Кабул-хана… Бардан-багатур был старшим братом Котул-хана… У Есугей-багатура было два брата… старший Некун-тайдзи и младший Дааритай-отчигин…
Сабля Великого Хана с глухим стуком упала на пол.
— Темучин был старшим сыном… после ещё родились три сына… Джучи-Касар, Качиун-эльчи и Темуге-отчигин… и одна дочь Темулун… мать Темучина звали Оелун-еке… но у Есугея была ещё одна жена… от неё он имел двух сыновей… Бектера и Бельгутея….
Остолбеневшему Хасанбеку показалось, что в глазах Великого Хана шевельнулся страх. В это невозможно было поверить, но это было ТАК… Тело Чингисхана стало оседать на слабеющих ногах. Верный темник мгновенно возник рядом и поддержал повелителя. Усадил на подушки. Но облегчения это не принесло. Ровный безжалостный голос змеёй вползал в уши, лазал внутри головы и жалил/.. жалил… жалил…
— Вспомни, о Великий Хан… как твоя мать не желала ссор между братьями… Как за два дня до убийства… перед закатом солнца она долго беседовала с тобой… Напоследок сказала… «У нас, кроме собственной тени, нет друзей… кроме конского хвоста, нет плети»…