— Ну и характер у тебя, парень. Тяжело с таким живётся?
— Без характера-то ещё тяжелее, наверное.
Он недоверчиво замолкает, потом начинает ржать. А Ломакин, оказывается, тот ещё весельчак, зря только всё это время морозился.
— Может, и впрямь случайность, — бормочет он будто сам с собой. Потом снова обращается ко мне. — Ну и на каких условиях ты согласен поделиться информацией?
Отвечаю, ни мгновения не задумываясь:
— Я всё расскажу безо всяких условий, — брови Ломакина взлетают вверх. — Но не просто так, а в качестве дружеского жеста.
— Вот значит что… — тянет он. Похоже, мои слова стали для него неожиданностью.
— У меня нет цели вам противостоять, — продолжаю накидывать выгод. — А вам от меня нужно что-то большее, чем просто информация. Иначе вы бы со мной просто не разговаривали. Уже второй раз, кстати.
— Так в чём же дело? — зубасто ухмыляется Ломакин. — Проси любую сумму или услугу. В пределах разумного, конечно.
Отрицательно качаю головой.
— Спасибо, обойдусь. «Дружба — это магия», слышали такое? — усмехаюсь, не к месту вспомнив, откуда цитата. — Как можно променять чудо на жалкие монеты?
— Ты требуешь слишком многого, наглец.
— Да. И если бы вы сразу согласились, я бы тут же отказался от этой идеи.
С минуту он, прищурившись, смотрит на меня. Я прямо вижу, как в его голове идут сложные расчёты рисков и выгод, которые сулит ему такая сделка. Наконец он усмехается и протягивает мне руку:
— Ладно, это как минимум должно быть интересно.
Мы синхронно встаём и обмениваемся церемонным рукопожатием. Ладонь у него сухая, жилистая, какая-то надёжная. Вот кто-то любит ставить диагнозы по аватарке, а я определяю перспективы сотрудничества по рукопожатию. Ошибаюсь, конечно, но не то чтобы часто. С Ломакиным, судя по всему, работать вполне себе можно.
Хотя дальше будет видно.
Потом я, как и обещал, подробно рассказываю о том, что происходило с командой Нейрофронт во время гонок.
— Погоди-погоди, — останавливает меня Антон Викторович, как только слышит о распределении ролей. — И что, киборг даже не возражал?
Судя по тону голоса и недоверчивому выражению лица, он знает о Папке куда больше, чем я.
— Ну конечно. А как иначе?
У Ломакина явно на языке вертится это самое «как», но он старательно сдерживается. Такое ощущение, что Папка — это его слегка подзадолбавший начальник. Или бестолковый начальственный родственник, за успехами которого вынужден следить более толковый подчинённый.
Исходя из этих соображений сцену моих с Папкой разборок описываю максимально обтекаемо и корректно. Ну и в принципе — это наше внутрикомандное дело, нечего всех подряд в него посвящать. Пусть киборг сам рассказывает, если захочет.
— И он вернулся за руль? — всё-таки уточняет Ломакин. — Сам?
Развожу руками:
— Да его ж разве заставишь?
Антон Викторович согласно кивает. Прямо по глазам вижу, насколько Папка его задолбал. И даже не сомневаюсь, что киборга Ломакин задолбал не меньше.
— Да вы не волнуйтесь, — успокаивающе произношу я. — Он с нами до тех пор, пока ему самому это интересно. Колхоз — дело добровольное…
— «Колхоз»? — взгляд Ломакина становится цепким. Блин, прокольчик вышел… Ведь в этом мире революции и последующих событий не было. — Это что такое?
— Не помню, — как можно легкомысленнее отмахиваюсь я. — Прочитал где-то, вот фраза и всплыла.
Такой вариант он вроде бы принимает, и я продолжаю свой рассказ. В конце Ломакин задумчиво произносит:
— Может ли быть такое, что киборга намеренно вывели из игры?
Тоже погружаюсь в размышления:
— Да, вполне. Если подумать, на том отрезке пути препятствия сыпались на нас как из рога изобилия. Подозрительно.
Ломакин согласно кивает:
— Проверим.
Затем отправляет на триафон визитку.
— Если случится что-то необычное, свяжись со мной.
— Ясное дело, — соглашаюсь я. — Только… Вы, надеюсь, не планируете вмешиваться в соревнования? А то мало ли…
Вдруг захочет помочь одному знакомому киборгу. Соблазн, конечно, велик. Только и вляпаться можно так, что вовек не отмоешься. А мне в этом мире ещё жить вообще-то.
— Нет, — отвечает твёрдо. — Помощь в турнире вне моих полномочий.
На этом наша встреча подходит к концу. Провожаю Ломакина до выхода. Стыдно признаться, но в этом доме он ориентируется куда лучше моего. Надо бы тоже осмотреться, чтобы восполнить пробелы.
Перед прощанием Ломакин вдруг вспоминает:
— А! И самое главное: не связывайся с Красной Мамбой.
— Почему? — старательно сдерживая ухмылку, интересуюсь я.