Мы идём дальше, не удостаивая простых смертных даже взглядом. Точнее, не смотрят Беллард с хозяином тела. А вот я — пялюсь по сторонам во все глаза. Когда ещё полюбуешься настоящим космическим кораблём изнутри?
Любоваться, правда, особенно нечем: здесь царит разруха. Обшивка обожжена выстрелами, кое-где всё ещё дымятся кучи хлама, который совсем недавно был чем-то полезным. То здесь, то там виднеются следы тёмно-красной жижи, в которой я предпочитаю видеть обычную краску.
Но хотя бы ничем не пахнет, и то хорошо. Воздушные фильтры, видимо, работают на пределах возможного.
Навстречу попадаются бойцы в броне разной степени побитости, занятые в основном переносом всякого оборудования и предметов непонятного для меня назначения. Подозреваю, что просто всего, что тут плохо лежит. Уважения главнокомандующему они выказывают куда меньше, зато он теперь царственно кивает в ответ на их приветствия.
Наконец мы подходим к закрытому отсеку, рядом с которым по стойке смирно стоит охранник.
— Ведьма внутри, — рапортует он. — После переноса она не сдвинулась с места. Так и стоит перед своим мерзким алтарём.
Киваю и обращаюсь к Белларду:
— Жди здесь.
Тот ожидаемо вскидывается:
— Но… Это противоречит инструкциям, командующий!
Не люблю объяснять очевидное, но терпение по отношению к подчинённому проявляю — всё-таки столько лет служит мне верой и правдой:
— То, о чём я буду с ней говорить, не предназначено для чужих ушей. Или твоё любопытство столь велико, что ты согласен после умереть от моей руки по распоряжению тирана?
Беллард послушно отступает:
— Я буду ждать вас здесь, командующий.
Глубоко вдыхаю — и делаю шаг внутрь средоточия ереси. Если жизнь обычного судна сосредоточена вокруг командной рубки, то для Легиона неизбежности, с которым Ось Единения воюет не первую сотню лет, центром принятия решений являются такие вот святилища.
На самом деле там просто вычислительные машины, которые эти еретики используют для предсказания — смешно сказать! — будущего. А ведь любому жителю Оси очевидно, что будущее подобно полотну, сплетённому из бесчисленного множества вероятностей. Невозможно предсказать, которая из них сработает в следующий момент, а которая так и останется потенциалом.
Но еретики неизбежности считают, что существует какая-то судьба. Или, как они ещё говорят, рок. И ладно бы они сознательно ограничивали своё понимание будущего. Так нет, им нужно распространить свои верования на весь остальной мир. По их мнению, в будущем возможен всего один вариант развития событий. И он настолько бредовый, что даже воспринимать его серьёзно не получается.
Хотя некоторых успехов еретикам всё-таки удалось добиться, признаю.
Но это не имеет никакого значения.
И уж тем более, ничего не доказывает.
Вхожу в красноватый сумрак, будто оказываюсь в шатре гадалки из отсталого мира. В моей карьере приходилось и не такое видеть. Дикари. Варвары. Вся эта ваша неизбежность — полная чушь…
Внезапно меня вышибает из мысленного потока владельца тела. И сразу же будто окатывает леденющей водой: ведь я чуть было сам не поверил, что он — это я.
Почему-то кажется, что стоит мне действительно с этим согласиться, и обратно я уже не вернусь. Так что я с удвоенным интересом осматриваюсь вокруг.
Помещение небольшое, если не сказать крошечное. У противоположной от входа стены полукругом стоят те самые вычислительные машины — громоздкие монструозные конструкции, от которых так и веет примитивной жутью. Будто от жертвенных алтарей прошлого.
Перед машинами неподвижно застыла коленопреклоненная женская фигура в длинной мантии.
— Наконец-то ты пришёл, Риминайт Бертрамус третий, — просизносит она мурлыкающим тоном. — Или, может быть, мне стоит называть тебя просто Найт?
Так вот почему голос владельца тела казался мне таким знакомым! Хотя внутри его черепа он звучит совсем не так, как внутри моего…
Чёрт, я с этими духами бесплотными совсем с ума сойду.
Найт, однако, с незнакомыми женщинами не разговаривает. Стоит себе молча, как истукан.
А незнакомка неловко, по-старушечьи, поднимается на ноги и поворачивается к нему лицом. Ну и всеми остальными частями тела, если вы понимаете, о чём я. Потому что старушкой она совсем не выглядит: шикарная шевелюра, точёные черты лица, богатое декольте.
При этом она почему-то кажется мне знакомой, будто я уже когда-то с ней встречался. Но ведь этого быть никак не могло. Ведь не могло же, правда?