Кочевница дернулась и молча завалилась набок, а Линн словно пнул под дых невидимый великан. Винтовку вырвало из рук и отбросило на несколько шагов в сторону. Приклад рассадил губу, едва не выбив ей передние зубы. Линн оказалась на плитах двора. Острейшая боль прошибла все тело от макушки до кончиков пальцев. Лишь спустя мгновение Линн поняла, что слышит собственный иступленный визг. Что-то случилось с восприятием. Зрительный образ и его значение никак не хотели складываться воедино. Потом шестерни в мозгу со скрежетом провернулись, и картина произошедшего обрисовалась перед ней в мельчайших подробностях.
Круглая мушкетная пуля весом в семнадцать с половиной унций угодила в нижнюю часть ствольной коробки и расщепилась на несколько острых кусков. Левую ладонь разорвало почти пополам. Вместо мизинца торчал обрубок фаланги. Безымянный палец стал короче. Он лишился ногтя, и мягкие ткани были срезаны до кости. Линн отползла к стене пакгауза, спрятав изуродованную руку за воротом куртки. Она чувствовала, как кровь сбегает по животу и затекает под нейлоновый брючный ремень.
«Я калека! Калека! Эта сука искалечила меня!»
Линн попыталась справиться с этой мыслью, как-то взять себя в руки, но не выдержала и расплакалась. Слезы смешивались на щеках с потом.
Рядом, не переставая, орала Тина Харпер:
— Заткните! Ну пожалуйста! Заткните эту чертову дырку!
Крик ввинчивался в мозг как титановое сверло.
Линн заставила себя подняться, сжимая челюсти от напряжения, и привалилась спиной к шершавой стенке из шлакоблоков. Левая рука раздувалась, наливаясь мучительной, выворачивающей внутренности болью.
Пороховой дым рассеивался. Ходоки лежали вповалку, и никто из них не выглядел спящим. Вся площадка была залита кровью как на скотобойне. Пахло мясной лавкой, тухлыми яйцами и кордитом. Линн обежала взглядом ближайшие дюны. Пусто. Новой атаки не последовало. Надин волокла за угол Тину Харпер. Перебитая нога Тины оставляла не камнях размазанную вишневую полосу.
Робинс подбежала к Линн и обхватила рукой за талию, не дав сползти на землю.
— Не меня, — выдавила из себя Линн. — Его!
— Да какого хрена ты печешься о нем! Лучше подумай о нас! О нас, а не о нем! Пусть это животное сдохнет!
Бесстрастную маску сдуло с ее лица. Сержант ударила тафу ногой с таким остервенением, словно он олицетворял собой все зло во Вселенной.
— Ты слышала меня! — Линн было трудно говорить, но она совершила невозможное, — Хватай его и тащи внутрь!
— А иначе что? Врежешь мне, как этой малолетней дуре?
— Врежу… если придется.
Разбитые губы Линн перекосились от боли. Она вытащила руку из-за пазухи. С сумасшедшей настойчивостью ее преследовала мысль о том, что все это могло привидится ей во время легкого солнечного удара. Линн заставила себя опустить взгляд: пальца не было, и нижняя часть ладони отвисла как губа у собаки. Из раны продолжала струиться кровь. Куртка снизу и брюки сверху уже насквозь промокли. Линн опять застонала — не столько от боли, сколько от обиды и жалости к себе. Необратимость случившегося разрывала ее на части. Хотелось вздернуть на ноги проклятую дикарку, которая валялась мертвой у забора, и убить ее во второй раз. Слезы текли по щекам, оставляя дорожки на грязном лице.
Робинс выругалась, закинула винтовку за спину, схватила тафу подмышки и поволокла вдоль стены. Она старалась не смотреть на него. Линн разорвала упаковку с гигиеническими тампонами, выудила из нагрудного кармана платок, кое-как завернула в него несколько штук, потом заткнула и туго перевязала изувеченную руку. Платок сразу начал пропитываться кровью. Она подобрала винтовку Тины и, опираясь на нее как на трость, побрела следом за Робинс.
Ходоки попрятались за дюнами, но они будут наседать до тех пор, пока не перебьют на станции всех до единого. А потом надругаются над трупами. Это стало ясно, как только духи пустыни забрали первую жизнь.
Чтобы устоять на ногах, Линн всем телом наваливалась на винтовку. Каждый шаг давался с величайшим трудом. Реальность ускользала от нее, как выскальзывает из пальцев мокрая рыба только что поднятая сетью из глубины. Во рту и в горле все горело, а под рукой ни единой капли воды.
Они ввалились в технический пакгауз. Робинс оставила тафу возле двери и отошла в сторону, брезгливо вытирая ладони о штаны. Она делала это преувеличенно долго и усердно, как будто хотела убедить в чем-то всех вокруг и прежде всего саму себя.