– Браво, браво! – захлопали гости в ладоши. – Оптический обман!
– Братцы! Все-таки Микулин прав. Давайте спать с металлическим проводом.
– Такая подзарядка дает мощный прилив энергии.
– К черту Микулина. Раздолбать его надо по всем статьям. Ни в физике не смыслит, ни в медицине.
– Потанцуем! – Полина врубила шейк. – Федотушка, давай сотрясаться, но не заземляться! Виктора я по-прежнему люблю, – говорила Полина, дрожа всем телом, как и положено в данном танце. – Мы, биологи, народ бесчувственный, циничный, мы кошечек мучаем и собачек. – Ты, Федотушка, поглядывай у себя в районе, нет ли где бесхозных животных, возьмем за хорошие деньги. А то Кирилла чуть не задробили за отсутствием живого эксперимента.
– Какого Кирилла? – опросил Федот, отдирая свой живот от Полининого.
– Ты не знаешь Кирилла? – Полина подтащила Федота к мужчине в элегантной тройке. – Кирилл, познакомься, это известный скульптор Федот Федотович Глушков.
– Анималист? – спросил Кирилл и выплюнул косточку от финика.
– Ну почему же сразу анималист? – улыбнулась Полина. – Просто хороший человек. Почту от Витюши привозит. Знаешь, когда не хочется рисковать… Мы же сваливать не собираемся!
– А я вот собираюсь, – сказал Федот и откланялся.
16. Месячник борьбы с шумом. На автобусной остановке его ждала монументальная композиция. Множество людей слепились в огромный серо-коричневый ком. Подошел автобус, ком преобразовался в плотную кишку, Федот Федотович оказался в хвосте. Общественное средство передвижения вобрало в себя большую часть массы и отъехало. Федот Федотович в автобус не поместился. Проклятый Теплый Стан! Виктор пишет про свою башню, а мы тут нахохлись в ожидании рейсового автобуса. Отвыкли радоваться, отвыкли удивляться, мы не живем, а стенаем, мы вляпались в прошлое, увязли в этом болоте!
– Когда все это кончится? – закричал не своим голосом Федот.
– Пройдемте, гражданин!
Это было уже слишком, плохо до неправдоподобия. Тем не менее, милиционер затолкал Федота в машину и закрыл дверь. На перекрестке Федот посмотрел сквозь зарешеченное окно. Он был мальчиком восемнадцати лет и рядом, близко, на пешеходной дорожке, стояли девушки в белых платьях с крылышками. Крылышки трепетали на ветру, и Федот мечтал, чтобы девушки подняли головы и заметили его, за решеткой. Девушки подняли головы, и в их глазах отразилось брезгливое отвращение. С тех пор Федот зарекся искать сочувствия.
– Выходи, – скомандовал милиционер, и Федот по привычке заложил руки за спину.
Резвый кавказец с орлиным взором велел Федоту предъявить документы. Федот предъявил удостоверение члена МОСХа. Ему стало весело, все решительно смешило: и то, что он заложил руки за спину, и то, что принял мента за гебешника, а они, говорят, нынче друг друга терпеть не могут, и то, что ему грозило быть обритым наголо и за весь этот ондулясьон на дому уплатить по квитанции.
– Что же вы, гражданин художник, нарушаете покой родного города?
– Я не нарушаю, – твердо сказал Федот, присаживаясь напротив Дзержинского в никелированной раме. «Нет у них своего милицейского идола, вот и пялятся на железного Феликса», – пожалел Федот милицию.
– Нет, нарушаете! Разве вам неизвестно, что в столице проводится месячник борьбы с шумом? А сегодня последний день месячника.
«Трешкой тут не обойдешься. Месячник по безопасности уличного движения встал в червонец, и этот, поди, не дешевле будет».
– Товарищ художник, пастель голландскую не помогли бы достать для дочери, как член МОСХа?
Федот обрадовался такому повороту дела, пригласил милиционера в мастерскую на Селезневку.
– Впредь не нарушайте, товарищ член МОСХа, не надо шуметь в общественных местах, – сказал милиционер и раскрыл перед Федотом дверь. – Вы свободны.
17. Ночное явление. «А палачи – ведь это тоже люди, о матерях тоскуют и они», – запел Федот, выйдя на свободу. Спать совершенно не хотелось. Был поздний час ранней весны. Журчала вода в водосточных трубах, гуляли влюбленные, и Федоту стало горько и мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Будучи в лихорадочном возбуждении, Федот курил сигарету за сигаретой.
– Федо-от, – позвала его Маша. Вокруг молодой луны разлилось свечение, разноцветные круги отслаивались от нее, как волны от брошенного в воду камня.
Он запрокинул голову кверху и увидел стеганую заскорузлую телогрейку. Кирзовые сапоги с заляпанными голенищами месили ватное облако.