- Куда уж проще. От Кузьмы.
- А как же сестра Софьи Андреевны Толстой? Она же Кузьминская.
- Мезальянс, Андрюша, - зная неуверенные познания режиссера в истории российской словесности, нагло соврал Виктор.
- Ну, да бог с ними, - опасаясь влезать в непознанные им дебри, перевел разговор режиссер. - У меня идейка одна родилась. Тебе только записать осталось.
- Трепать языком - милое дело, - проворчал Виктор. Как всякий профессиональный литератор, он более всего в жизни не любил писать. Возьми и сам запиши.
- Представляешь, после сцены грязной пьянки, поручик, с отвращением переспав с этой коридорной, встает с кровати и идет к окну, от которого тихо-тихо доносятся звуки вальса. В окне - ничего, темнота. Он трясет головой, закрывает глаза, и вдруг вальс оглушающе гремит на полный оркестр. Поручик открывает глаза, и мы понимаем, что он видит нечто недостижимо теперь прекрасное. И мы видим с ним: зимний Петербург, чистый-чистый снег, маленькие сани, в которых он, еще студент, и совсем молоденькая девушка. Он робко и нежно берет ее за руку... И все кончается. Грязный гостиничный номер и всем доступная коридорная в кровати.
- Господи, какой же ты пошляк, - вполне искренне удивился Виктор и встал из-за стола. - Наелся-напился? Пошли в комнату, я устал за столом сидеть.
- Ну, будешь этот эпизод записывать? - спросил режиссер, когда они устроились в креслах. Виктор окинул голову на спинку кресла, закрыл глаза, как поручик, ответил:
- Не-а.
- Я же все равно это сниму, Витя, а ты, может, какую-нибудь детальку яркую найдешь.
- Расскажи что-нибудь, Андрюша, а то я скучаю здесь один.
- Вот так всегда: все на режиссера. А большие деньги платят вам, излил обычную, но неизбывную боль в связи с непомерными профессиональными нагрузками и малой оплачиваемостью их нечеловеческих усилий. Излив, сообщил: - Я экспедицию ликвидирую.
- Как так?
- Сцену комиссара с Анной и сцену у землянки в павильоне сниму.
- А подсечка? Это же пролог, без нее никак нельзя!
- Не могу я это там снимать, понимаешь, не могу, после того, что произошло. Этот идиот Серега все время перед глазами стоит.
- Уж очень мы впечатлительные.
- Не надо, Виктор. Я не успел тебя тогда спросить: что с ним все-таки происходило? Он же последние часы жизни у тебя в номере провел.
- Я по-настоящему ни черта не понял, Андрей. Ну, взвинчен был, истеричен даже. Особого значения я этому не придавал: мало ли что в запое померещится.
- Но он же что-то говорил тебе!
- Все мерзавцев каких-то поминал. Будто угрожают ему.
- Старые связи по рэкету? Он, как говорят, в свое время в эти игры играл?
- Говорят, - согласился Виктор и повторил: - Только я ни черта не понимаю, Андрей.
- Дела. - Режиссер локтями оперся о колени, ладонями растер лицо. Казалось бы, какое мне дело до этого несчастного Сереги, а вот засел в башке клином и сидит. Даже снится иногда. Я поэтому даже экспедицию ликвидировал, Витя. Может, в московской маете отряхнусь.
- А как же с подсечкой? - напомнил бессердечный сценарист.
- Завтра в Битцевском конно-спортивном комплексе снимем. Договорились уже.
- Так вам и разрешат выездное поле взрывами ковырять! - не поверил Виктор.
- Мы там поблизости подходящую лужайку нашли.
- Кто трюк исполняет? - с надеждой спросил Виктор. И во исполнение надежды:
- Никифоровская группа.
Повезло. Повидаем Петюшу. Виктор, покряхтывая, поднялся с кресла, походил по комнате, проверяя, возможен ли для него завтрашний поход. Ныла поясница, поскрипывали суставы, отдавалось в правом боку. Но терпимо, терпимо.
- Ты завтра за мной машину пришли. Я хочу посмотреть, как снимать будете.
- А грипп? - полюбопытствовал насмешливый режиссер.
Бродили по лужайке, которые по неотложным делам, которые от безделья, многочисленные члены съемочного коллектива. Операторская команда под зычный рык шефа катила кран, пиротехники копали ямки, художник с декоратором сооружали как бы сломанное и обгоревшее дерево. Прочие суетились просто так: показывали режиссеру, что тоже трудятся.
В этой мельтешне, что-то измеряя шагами, невозмутимо шествовали два бойца времен Гражданской войны, в высоких несегодняшних сапогах, в гимнастерках с разговорами. Один, правда, в полном параде: при портупее, при шашке и в буденовке, а второй с непокрытой головой и распояской.
- Петро! - заорал Виктор ликующе.
Тот, что с распояской, обернулся на крик и тоже обрадовался:
- Витек! Подожди меня, через полчаса освобожусь и поговорим!
Теперь пристроиться где-нибудь посидеть полчасика. А то и прилечь в укромном местечке на травку. Побаливало еще телосложение, побаливало.
- Виктор Ильич, можно вас на минутку, - позвал женский голос.
Добродушная девица с черным чемоданом-ящиком улыбалась ему. Гримерша Валя.
- Ты-то что здесь делаешь, Валюша? Общий же план!
- Комиссаров паричок привезла. Не дай бог, шлем у трюкача с головы свалится, и он у нас блондином окажется, - объяснила Валя свое присутствие и поманила Виктора пальчиком. - Идите ко мне.
Виктор подошел. Валя профессионально осмотрела фингал, потом нежно ощупала. Открыла свой чемоданчик, поискала в нем что-то, приговаривая:
- С таким лицом людям показываться нельзя, Виктор Ильич. Сейчас мы вас слегка затонируем, и будете вы смуглый красавец без синяков. Только придется дня три, пока синяки не сойдут, немытым походить.
Смуглый красавец лежал на траве и смотрел в небо, когда к нему подошел боец Красной Армии. Подошел, сел рядом, обхватил руками высокие сапоги и спросил:
- Как живешь, Витя?
- Как в раю, - ответил Витя, с трудом перевалился со спины на живот, глянул на Петра и сказал: - У меня к тебе серьезные дела.
- Самое сейчас серьезное дело - подсечку как надо провести.
- Так ведь и я про подсечку. Ты покойного Серегу знал?
- А как же. Он в свое время ко мне в группу просился.
- А ты не взял, - закончил за него фразу Виктор. - Почему?
- Почему, почему? По кочану и капустной кочерыжке. Долгий разговор.
- Ты - коротко, - посоветовал Виктор.
- Он - штымп. Цветной, - коротко ответил Петр.
- С фени на русский переведи, пожалуйста.
- Он в особом отряде КГБ служил. А я, как сынок человека, отгрохавшего срок от года моего рождения до года моего окончания средней школы, особо не обожаю товарищей из этой конторы.
- Мне он говорил, что в ВДВ служил...
- Мало ли что он говорил!
- Ну, а ты откуда узнал про КГБ?
- Один его приятелек по секрету сообщил. Хотел Сереге помочь: вот, мол, из какого заведения!
Не дал договорить второй боец Красной Армии.
- Петр Васильевич, там требуют, чтоб начинали, - подойдя, оповестил он. Петр поднялся с травы, обнял бойца за плечи, сказал весело:
- Все в порядке, Гена. Ты сделаешь, как надо. А если случайность какая, я подстрахую.
- Хочется им всем нос утереть, - признался Гена.
- Утрем, не беспокойся, утрем! - пообещал Петр.
- Ты еще в свои пятьдесят с хвостиком в дублерах ходишь? поинтересовался с травы Виктор.
- И основным, бывает, прохожу, - скромно ответил Петр. - Ну пошли, Гена.
Двое красноармейцев удалялись. Виктор приподнялся на локте, крикнул им в спины:
- Мы с тобой не договорили, Петя!
...Витязь в шишковатом суконном шлеме и в гимнастерке с алыми разговорами на борзом коне мчался сквозь взрывы. Образуя неряшливые фонтаны, комьями взлетала земля, кучился, клубился, стелился серо-желтый дым.
Взрыв рядом, совсем рядом, один, другой... Всадник, казалось, ушел от них, но еще один, последний, рванул под брюхом коня, и конь, взлетев, сделал кувырок через голову. Медленно рассеялись дым и пыль. Конь осторожно вставал на передние ноги, а всадник неподвижно лежал, раскинув руки.
- Стоп! - восторженно закричал режиссер.
Оператор с крана показывал большой палец.
Американизированный комбинатор на партикабле сотворил из большого и указательного пальцев букву "О". О'кей, значит.