- Зачем мне это знать? - спросил амбал. Посерьезнел он, собрался.
- Я же сказал: для сведения. Потому что ты его убил, скот.
- Ты кто такой?! Ты кто такой?! - завопил амбал.
- Я - друг Алексея. И мне сейчас очень хочется раздавить тебя, как клопа, сучонок. Но я пока этого делать не буду, потому что еще больше мне хочется стереть в порошок твоего шефа.
- Ты кто такой, чтобы меня допрашивать?! - вопил амбал. - Ты кто такой?!!
- Не ори, - поморщившись, попросил Смирнов. - И слушай меня внимательно. Кое-какие косвенные по факту твоего участия в убийстве у меня имеются. Их, я допускаю, может не хватить для обвинительного вердикта в суде, но мне-то ясно, что ты убивал. Даже если тебя оправдают по делу об убийстве, ты все равно пойдешь в лагеря за вымогательство. Мне стоит шепнуть словечко кому надо, и тебя в зоне ждет разборка за убийство законника. Надеюсь, ты понимаешь, чем кончится эта разборка.
- Чего вам от меня надо? - хрипло спросил амбал. Он сломался.
- Мне надо знать, кто приказал тебе убить Борзова. Удоев? Голубев?
- Голубев, - признался амбал. - Он лично сам эту операцию разрабатывал.
- А ты убивал.
- Я не убивал, я технику для подслушивания готовил, а стрелял Жека...
- Молодец, - с отвращением похвалил амбала Смирнов. - Всех заложил.
- Мои показания вам не имеют юридической силы, - вдруг сказал амбал.
- Да ну? - удивился Смирнов, встал, вышел из-за стола, приказал. Поднимись-ка.
Амбал на всякий случай оторвал задницу от стула. Смирнов увидел братское чувырло совсем рядом, не выдержал, ударил. Ударил самшитовой палкой по амбаловым ребрам. Больно стало амбалу, очень больно, и он, жалобно и тихо взвизгнув, опять присел на стул. Словесно, без слез заплакал:
- Безоружного бьешь, старье, да? Безоружного?
Смирнов, не говоря ни слова, вышел в коридор. Привалившись спиной к косяку, у двери стоял Сырцов. Увидел Смирнова, сказал горестно:
- Заделали вы меня, Александр Иванович, ох, как заделали...
- А ты ничего не слышал и раскручивай свой рэкет спокойненько.
- Себе-то, к сожалению, не скажешь: я не слышал. Я слышал. - Сырцов пожал протянутую Смирновым руку и решительно шагнул в свою комнату.
Смирнов устроился передохнуть в закутке для незадачливых посетителей этого замечательного учреждения. Он сидел, положив подбородок на рукоять палки и закрыв глаза. Отвратительно он себя чувствовал, так отвратительно, что хотелось блевать. Не открывая глаз, не открывая рта, он тихо-тихо стонал. Не помогало. Тогда он открыл глаза, поднялся и постарался вслух себя убедить в том, что:
- Это все оттого, Смирнов, что ты не жрамши и не спамши.
Он проснулся в двадцать один ноль-ноль, потому что на него смотрели. Он открыл глаза и осознал, что спал одетым на гостинном диване в доме Алика Спиридонова. Осознав это, увидел терпеливо сидевших рядом с диваном Алика, Романа и Виктора. Они сидели и молчали в ожидании, когда он проснется сам. Он проснулся окончательно и зевнул. Очень не хотелось вставать.
- На твоем примере убеждаюсь, что старость - не радость, - объявил Казарян.
- Да иди ты... - послал его куда-то Смирнов, спустил ноги, помотал мутной головой и решил: - Пойду умоюсь.
Он пустил холодную струю себе на затылок и так, согнувшись, терпел долго. Замерз до дрожи, прекратил издевательство над собой, жестким полотенцем беспощадно вытер волосы. Глядя в зеркало, бережно расчесал жидкую свою шевелюру и, причесываясь, понял, что настроение у него неплохое, рабочее настроение.
Сначала рассматривали казаряновские фотографии. Фотографии были доброкачественны и убедительны. Потом Смирнов распорядился:
- Читай, Алик.
Алик читал минут пятнадцать. Слушали внимательно, потому что по порядку изложенная, по пунктам осмысленная, в перспективе рассмотренная история эта оказалась страшненькой и таила в себе смертельную опасность. После затяжной паузы Смирнов уважительно признал:
- Хорошо поработал, Алик.
- Общевато несколько. Конкретики бы прибавить, - не мог не покритиковать Виктор.
- Нам нужен предупреждающий об опасности документ, который завтра должен быть официально передан в соответствующую комиссию республиканского парламента известным журналистом Александром Спиридоновым. Этот документ имеется. А конкретику... Конкретику, если она понадобится, предоставим комиссии после веселых приватных бесед с некоторыми фигурантами этого дела. - Смирнов, сам того не ощущая, вновь стал действующим милицейским полковником, разрабатывающим серьезную операцию. - Беседы эти будут проведены в параллели со спиридоновским визитом в комиссию. Фигуранты, я думаю, после нашего посещения базы сегодня же поспешно вернулись в Москву.
- И самого главного трясти будем? - спросил Казарян.
- Если бы он был самым главным! Он всего только главный над этим спецназом. - Смирнов поднял глаза на Казаряна, поморгал ими, размышляя. Нет, Рома, подождем его реакции на наши завтрашние действия.
- А если уйдет? - Казарян был деловит. К нему тоже вернулась сыщицкая молодость.
- Некуда ему уйти. Да и не будет он даже пытаться. Не дурак - твердо знает, что жизнь уже прожита. Итак, завтра мы нагло - чем раньше, тем лучше - посещаем дорогих наших друзей. Я трясу Голубева, Виктор, Федоров за тобой, а ты, Рома, займешься Бартеневым.
- Каким Бартеневым? - не спросил - ахнул Виктор.
- Режиссером твоим, Виктор, - объяснил Казарян. - Дурачком-всадником на белом коне.
Ровно в девять утра, игнорируя вопросы привратницы, Смирнов миновал вестибюль-оранжерею, поднялся в лифте на шестой этаж и позвонил у нужной ему двери.
Открыл сам Семен Афанасьевич. Был от в стеганом шелковом халате, и пахло от него яичницей: недавно проснулся, завтракал сейчас.
- Чем могу быть полезен? - сказал он строго.
- Многим, - приветливо откликнулся Смирнов и представился, будто не ведая, что собеседнику все известно о нем: - Полковник МУРа в отставке Смирнов.
Руки он Голубеву, правда, не подал. Не желал ручкаться и тот, ответно представляясь:
- Полковник государственной безопасности в отставке Голубев. Слушаю вас.
- В дверях? - поинтересовался Смирнов.
- Прошу, - вынужденно пригласил Голубев и царственным жестом указал на кресла в холле. Уселись, по стариковски усаживаясь надолго. И повторно: - Слушаю вас.
- Запалил я тебя, Сема, с двух концов запалил, - ласково сказал Смирнов.
...Виктор, развалясь, сидел в привычном уже для себя кресле и рассматривал квартирку-бонбоньерку. На Диму он не глядел, неинтересно ему было на него глядеть. Дима, устроившись напротив, был тих и потерян: ничего хорошего он не ждал от Виктора и от жизни. Виктор наконец остановил блуждающий свой взор. На фотографии остановил.
- Зря ты эту фотографию в открытую на стену повесил, - сказал он Диме.
- Это почему же?
- Мужичок-то, который лошадку под уздцы держит, исчез бесследно.
- А я здесь причем?
- Я как раз и хочу узнать в подробностях: причем здесь ты.
...Казарян вошел в битком набитую холуями режиссерскую комнату съемочной группы и - патриарху все позволено - невежливо распорядился:
- А ну, все отсюда! Мне с вашим режиссером один на один поговорить надо!
Холуи разом посмотрели на своего режиссера - как, мол, быть? - но режиссер на них не обращал внимания. Он улыбался Казаряну. Холуи вымелись.
- Излагай, Суреныч, что надо, - предложил режиссер.
Казарян уселся за его стол (режиссер, как большой художник, валялся в кресле), смел со столешницы тыльной стороной ладони только ему видимые крошки и спросил грустно:
- Дрюня, ты - дурак?
- Хорошо начинаем разговор, - отметил режиссер.
- Закончим его еще лучше, - пообещал Казарян.
Семен Афанасьевич Голубев, слушая Смирнова, то собирал свой роток в куриную гузку, то, не раскрывая губ, раздвигал его в идиотское подобие улыбки.
- Ты же профессионал, Сема, зачем же надо было так следить на квартире Олега? - горестным вопросом определил главную промашку своего собеседника Смирнов.