- Не было никакого журналиста, и, следовательно, моей ошибки не было, - раскрыл свой нервический рот Голубев. - Разговор ни о чем, милиционер.
- Ошибаешься, Сема. Журналист был потому, что в редакции газеты имеется вариант его статьи, в которой, как гипотеза, рассматривается существование организации, сильно смахивающей на вашу. Ну да, Олег перекати-поле, человек без корней. Но не бомж, столь любимый вами человеческий тип, Сема. Так что был журналист Олег, и есть его статья. Стоит только всерьез начать разматывать гнусную историю его ликвидации, и эта история вкупе со статьей станет сенсацией для демократической прессы.
- А ты еще спрашиваешь, зачем я наследил, - усмехнулся Голубев.
- Лично самому идти надо было?
- Нет у меня людей, которые могли бы квалифицированно с бумагами разобраться.
- А у тебя большой опыт, приобретенный во времена борьбы с диссидентами, - догадался Смирнов. Что собираешься делать, Сема? Хозяйка-то квартиры опознает тебя на раз, два, три.
- Будешь шить мне убийство этого журналиста?
- И убийство Алексея Борзова. И убийство Сергея Воропаева, и убийство подручного твоего конюха-мальчишки...
- Алиби у меня, милиционер. По всем перечисленным тобою случаям.
- Ну, естественно, на кой ляд самому стрелять! Но ведь есть и такой вид преступления, как организация убийства. И здесь ты не отвертишься. Взятый за рэкет Вячеслав Калинов уже рассказал мне, что операцию с Алексеем Борзовым разрабатывал ты, - не сдержался Смирнов, рявкнул: - Ты, паскуда!
- Рассказал, а не показал, - спокойно разобрался в нюансах Голубев. Большая разница.
Виктор утомился, обрабатывая Федора так, чтобы ни на лице, ни на теле известного эссеиста не было следов насилия. Последний раз врезал - как точку поставил - ребром ладони по почкам, кинул тряпичного Диму в кресло и сам устроился напротив. Отдыхать. Быстренько отдохнул и спросил:
- Будешь давать показания?
Не мог сейчас отвечать на вопросы Дмитрий Федоров. Он плакал от боли, размазывая слабой рукой по искаженному лицу слезы и сопли. Брезгливый Виктор не в силах был наблюдать эту постыдную и отвратительную картину. Он поднялся, прошел к окну и стал смотреть, как существуют на улице простые советские люди. Люди существовали нормально. Отметив это, Виктор вернулся на место, по пути яростно отфутболив изящный низенький китайский стульчик, о который больно ударился. Стульчик взлетел и упал, сломав себе ножку.
- Зачем же вещи портить? - подал голос Дима.
- Вещи - это что! Я тебя так испорчу, что кинематографическая общественность не узнает! - пообещал Виктор. - Ну, будешь давать показания?
- О чем конкретно? - тихим голосом спросил Дима.
- Как вы Серегу Воропаева убивали...
- Я не убивал, - быстро возразил Дима, перебивая. Но Виктор продолжал:
- Как вы мину убрали, узнав, что Серега не будет делать подсечку, как его у болота подстерегли, как в топь скинули.
- Не был я у болота! Я в машине сидел. Славка один все сделал!
- Вот об этом собственноручно и напиши. Где у тебя бумага и ручка?
- А можно, я на машинке печатать буду? Мне так удобнее.
- Валяй на машинке, раз удобнее...
- Знаешь, Дрюня, когда я понял, что ты бездарный режиссер? - задал вопрос Казарян, не ожидая ответа, продолжил: - Лет пятнадцать тому назад мы с тобой случайно встретились в универмаге в парфюмерном отделе. И ты, и я приобретали дефицитную зубную пасту "Колинос". Ты тогда только что вернулся из заграничной командировки и гордился очень, что познал Европу. В связи с этим, не отходя от стойки, ты авторитетно сказал мне: "Теперь весь мир чистит зубы этой пастой". Ты сказал это, совсем не ощущая, не представляя себе ужасающего и величественного зрелища: четыре миллиарда жителей Земли одновременно выдавливают из четырех миллиардов тюбиков пасту на четыре миллиарда зубных щеток, и все четыре миллиарда землян одновременно начинают чистить зубы. Ты сказал просто слова, которые все говорят. Ты - не режиссер, Дрюня.
- А ты - бывший мент, Суреныч. И только, - режиссер Андрей Бартенев (он уже сидел на стуле напротив Казаряна) ощерился. - И я тебя не боюсь.
- Ты и презрения без фальши сыграть не можешь. Ты бездарен во всем. Я же тебя вычислил с первого захода, конспиратор вшивый! Нельзя же было так напрямую директору картины вместо Никифорова эту команду Голубева подсовывать! И кто же на студию пропуск рэкетиру Вячеславу Калинову лично заказывает? Дурак только!
- Этим ни черта не доказано, Суреныч.
- Хочешь фотографии покажу? - вдруг предложил Казарян.
- Какие еще фотографии?
- Ты - среди спутников в лагере спецназа. Хочешь?
- Покажи, - упавшим голосом сказал режиссер.
Председатель парламентской комиссии, ознакомившись с фотографиями, сложил их в пачечку и вновь вернулся к справке. Он не перечитывал ее, он ее перелистывал, останавливаясь на отдельных, видимо, особо заинтересовавших его деталях. Алик сидел напротив и рассматривал своего давнего приятеля, ставшего совсем недавно государственным деятелем, от которого зависела судьба страны, судьба россиян, его, Алика, судьба. Действуй, деятель, действуй!
- Действуй, деятель, действуй! - повторил Алик вслух.
- О чем ты? - рассеянно спросил председатель, отложив справку в сторону.
- Я о том, что ты сейчас в растерянности и не знаешь, как тебе быть. Нужен поступок, Игорь. Сейчас, сию минуту. Их надо опередить, им нельзя давать прятать концы. Они скользкие, они могут уйти.
- Сегодня же я собираю комиссию на экстренное заседание.
- Да не заседать надо, надо на место с экспертами выезжать!
- Мы примем решение и сделаем официальный запрос в соответствующие ведомства. Мы ведь постоянно требуем соблюдения законности и поэтому сами должны поступать по закону.
- Только бы не опоздать, Игорек!
- Будем стараться, Александр. Вот и все, что я могу сейчас тебе сказать.
Смирнов вылез из "олдсмобиля", отошел метров на десять, обернувшись, полюбовался в последний раз удобным этим средством передвижения, вздохнул сожалеючи и, поднявшись на три ступени, проник в щеголеватый особнячок на Ордынке.
Секретарша, по-сестрински улыбаясь, кивала-здоровалась и разрешала пройти в кабинет.
Он положил ключи от "олдсмобиля" на стол, через стол же поручкался с Александром Петровичем и, опустившись в замысловатое кресло, отчитался:
- Возвращаю в целости и сохранности со всем добром.
- Пригодилось? - поинтересовался Александр Петрович.
- Еще как, - не вдаваясь в подробности, подтвердил Смирнов.
- Вот и славненько, - тихо порадовался Александр Петрович и ласково поглядел на Смирнова - ждал-таки сообщений с вдохновляющими его подробностями.
- Ты в порядке, Саша, - успокоил его Смирнов. - Ты и твои содельцы. Можете спокойно жить и размножаться. В рамках приличия, естественно. Дань выплачивать больше не надо.
- Спасибо, - душевно сказал Александр Петрович. - Вероятно, понадобятся свидетели? Я предварительно подготовил тех, что попристойнее. Валерия и Джона.
- Валерий - основная жертва рэкета, а Джон - запуганный и завербованный ими? - догадался об амплуа названных Смирнов. Предусмотрителен ты, Саша. А Джон согласился?
- Куда ему деваться? - Александр Петрович оскалился, как гиена, и вдруг спохватился, понял, что не проявил деликатного внимания к собеседнику. - А ваши-то дела как, Александр Иванович? - Наши-то? Смирнов на мгновение затуманился и ответил бородатой шуткой. - У прокурора.
К вечеру все четверо опять собрались у Спиридонова. Собрались к семи часам почти одновременно, как на службу пришли. Смирнов сурово оглядел свою команду и спросил строго:
- Водки купили?
- Купил. Десять бутылок, - гордясь тем, что угадал, звонко отрапортовал Виктор.
- Саня, может, сначала о деле? Я же обещал представить к завтрашнему дню подробное и доказательное изложение событий, - осторожно запротестовал Алик.
- Не хочу о деле. Хочу водки, - прервал его Смирнов и приказал: Готовь стол, Витя!
Когда выпили по четвертой, Смирнов понюхал ладонь, откинулся на диване, затылком оперся о спинку и запел ни с того, ни с сего:
- Выстрел грянет,
Ворон кружит.