обнажали головы они,
удивлялись, что хоть что-то свято
все же остается в эти дни.
Так и шли, сердца до боли тронув,
шли среди всеобщей немоты
а над ними реяли с балконов
флагов крючковатые кресты.
***
И сгущается ночь
и слетает листва
и ничем не помочь
и надежда жива
и торчит часовой
и никто никуда
и хлебнули с лихвой
и гудят провода.
И могли бы добром
и уж прямо враги
и не действует бром
и тупеют мозги
и баланда жидка
и бессмыслен скулеж
и шептаться тоска
и молчать невтерпеж.
И над родиной тьма
и не жизнь а дерьмо
и сойти бы с ума
и на каждом клеймо
и не верим вестям
и сжимает сердца
и полгода к чертям
и не видно конца.
10. 10 1940, о. Мэн, лагерь для интернированных
***
Я сидел в прокуренном шалмане,
где стучали кружки вразнобой.
Хлеба взял, почал вино в стакане,
и увидел смерть перед собой.
Здесь приятно позабыть о мире,
но уйти отсюда должен я,
ибо радость выпивки в трактире
не заменит смысла бытия.
Жить, замуровав себя - жестоко,
ибо кто подаст надежный знак,
не известно ни числа, ни срока,
давят одиночество и мрак,
радость и жестокость - что желанней?
Горше и нужнее - что из них?
Мера человеческих страданий
превосходит меру сил людских.
Надо чашу выпить без остатка,
до осадка, что лежит на дне,
ибо то, что горько, с тем, что сладко,
непонятно смешано во мне.
Я рожден, чтоб жить на этом свете,
и не рваться из его оков,
потому что все мы - Божьи дети
от начала до конца веков.
***
Когда вернусь я в мой зеленый дом,
что ждет меня с терпеньем и стыдом,
я там на стол собрать хочу давно
орехи, хлеб и терпкое вино.
Любимая, на трапезу приди,
и ту, другую, тоже приведи,
придите все - все будет прощено,
пусть нас помирит терпкое вино.
И ты приди, кто в чуждой стороне
так дорог нынче оказался мне,
придите, - мне без вас не суждено
разлить по кружкам терпкое вино.
Цветите же, когда придет весна,
акация, каштан и бузина,
ломитесь ветками ко мне в окно
и осыпайтесь в терпкое вино.
Так соберитесь же в моем дому
все те, кто дорог сердцу моему,
мы будем петь, о чем - не все ль равно
в дому, где ждет нас терпкое вино.
РЕКВИЕМ ПО ОДНОМУ ФАШИСТУ
Ты был из лучших, знаю, в этом сброде,
и смерть твоя вдвойне печальна мне;
ты радовался солнцу и свободе,
как я, любил шататься по стране,
мне говорили, ты гнушался лязгом
той зауми, что вызвала войну,
наперекор велеречивым дрязгам
ты верил только в жизнь, в нее одну.
Зачем ты встал с обманутыми рядом
на безнадежном марше в никуда
и в смерть позорным прошагал парадом?
И вот лежишь, сраженный в день суда.
Убить тебя - едва ли не отрада;
ни у кого из нас терпенья нет
дорогу разъяснять заблудшим стада
и я за смерть твою держу ответ.
Пишу, исполнен чувств неизрекомых,
и поминаю нынче ввечеру
тебя медовым запахом черемух.
и пением цикады на ветру.
вовек да не забудется позор твой,
о сгинувший в неправедной борьбе,
ты славе жизни да послужишь, мертвый,
мой бедный брат, я плачу о тебе.
ТРАВНИЦА
Где тропка петляет к ручью за деревней,
где скалы крошатся опокою древней
и держатся в скалах деревья с трудом
стоит покосившийся травницын дом.
Хвосты сельдерея, фасоль и редиска
еще говорят - человечество близко,
но папорть, хозяйственным планам вразрез,
под окна решительно выдвинул лес.
Тот самый, что женщине в рваной одежке
сморчки поставляет весной для кормежки,
до осени - ягоду в горла корчаг
ссыпает не скупо; зимою - сушняк
для печки дает приношением щедрым,
покуда метели гуляют по кедрам.
Дремучим чащобам и дочь, и сестра,
как зверь, нелюдима, и так же мудра,
находит, почти что без помощи зренья,
заветные зелья и злые коренья,
и то, что лекарство, и то, что еда,
и то, чем врачуется бабья нужда.
Февраль, и доедена пшенка, и смальца
в корчаге осталось едва на полпальца,
но лес, обрядившийся в иней и наст,
согреет, прокормит, в обиду не даст.
ЙОЗЕФА
Там, за деревней, где ряской канавы цветист,
средь золотарников - поля неправильный кут.
Хатка Йозефы за ним, в полминуте ходьбы.
Прямо под дверью лежат на просушке грибы.
Шпанские мушки да всякие зелья у ней,
козочка тоже: Йозефа других не бедней.
Вечером трижды, попробуй, в окно постучи
дверь приоткроется, звякнут в потемках ключи.
Молча вдовец к ней приходит еще дотемна,
молча - кабатчик, пусть лезет на стенку жена,
молча - барышник с кольцом, только чтоб ни гу-гу,
молча - бирюк-винокур, зашибивший деньгу.
Горькой настойкой она угощает гостей,
есть постоянный запасец домашних сластей,
после - Йозефа постель приготовит свою.
Ежели что - так заварит себе спорынью.
Пышно цветут золотарник, татарник и дрок.
Нет никого, кто Йозефе послал бы упрек.
Дом и коза, и кусок полевого кута
совесть Йозефы пред всеми на свете чиста.
ТОСТ НАД ВИНОМ ЭТОГО ГОДА
Орех и персик - дерева;
скамей привычный ряд,
я чую лишь едва-едва,
что мне за пятьдесят.
Вот рюмку луч пронзил мою,
метнулся и погас,
я пью, хотя, быть может, пью
уже в последний раз.
Пушок, летящий вдоль стерни,
листок, упавший в пруд,
зерно и колос - все они
по-своему поют.
Жучок, ползущий по стеблю,
полей седой окрас
люблю, - и, может быть, люблю
уже в последний раз.
Свет фонарей и плеск волны,
я знаю, - ночь пришла,
стоит кольцо вокруг луны,
и звездам нет числа;
но, силу сохранив свою,
как прежде, в этот час
пою - и, может быть, пою
уже в последний раз.
ШЛЮХА ИЗ ПРЕДМЕСТЬЯ
Дождик осенний начнет моросить еле-еле;
выйду на улицу, и отыщу на панели
гостя, уставшего после тяжелого дня
чтобы поплоше других, победнее меня.
Тихо взберемся в мансарду, под самую кровлю,
(за ночь вперед заплачу и ключи приготовлю),
тихо открою скрипучую дверь наверху,
пива поставлю, нарезанный хлеб, требуху.
Крошки смахну со стола, уложу бедолагу,
выключу тусклую лампу, разденусь и лягу.
Буду ласкать его, семя покорно приму,
пусть он заплачет, и пусть полегчает ему.
К сердцу прижму его, словно бы горя и нету,
тихо заснет он, - а утром уйду я до свету,
деньги в конверте оставлю ему на виду...
Похолодало, - наверное, завтра пойду.
ПРИВОКЗАЛЬНОЕ КАФЕ
Ежели ты капиталец собьешь небольшой,
знаешь, поженимся, - и с дорогою душой
вместе оформим расчет, месяцок отдохнем,
снимем кафе у вокзала, устроимся в нем.
Будет открыта все время наружная дверь,
вряд ли кто дважды зайдет между тем, уж поверь.
Я - за хозяина, ты - при буфете, Мари;
кофе, гляди, экономь да послабже вари.
Сервировать побыстрей - это важный момент;
в спешке - любые помои сглотает клиент,
если сидит на иголках, торопится он,
и по свистку на перрон выметается вон.
Фарш - третьедневочный, с булок - вернейший доход
черствых тринадцать на дюжину пекарь дает;
елкое масло - дохода другая статье;
твердую прибыль тебе гарантирую я.
В зеркало гляну - седеть начинают виски;
груди дряблеют твои, - но пожить по-людски