Везде забвение, печаль и тишина,
Здесь все застелено великой тенью сна
О жизни рыцарей прекрасной прежней эры,
И ветер шевелит незримые портьеры,
И кажется - на них под отсветом луны
Былых кровавых драм следы еще видны.
Поэту внятно все: любой чуть слышный шорох,
Любой намек на жизнь в просторных коридорах,
И в окнах стрельчатых - извечная игра!
Следить созвездия отрадно до утра...
Он полон завистью - о нет, отнюдь не страхом
К тому, что отжило, что ныне стало прахом!
В ТАВЕРНЕ
Сердце ранит корочка льда.
Стоят холода.
Знаю, скоро зима.
Франсиско Мануэл
Одни храпят, склонясь на край стола,
Облапив опрокинутые кубки,
Другие - рассуждают про дела.
Еще какой-то, хворый, длинный, хрупкий,
Амурную бормочет ерунду,
Пуская дым из почерневшей трубки.
Бредет по стенке пьяный, на ходу
Шатаясь, разобиженный, с досадой,
Плешивый тип клянет свою нужду,
Что, мол, отцу о смерти думать надо,
Бубнит: мол, жизнь не стоят ни гроша,
И просит дать совет насчет подряда.
Темна таверны ветхая душа,
Продымлена. И полуночный ветер
Свистит снаружи, по стеклу шурша,
Способен вызвать жалость и насмешку
Любой из тех, кто здесь печально пьет,
Кому осталось меж мирских забот
Глотать вино и слезы вперемешку.
ГРЕЗИТЕЛЬ, ИЛИ ЖЕ ЗВУК И ЦВЕТ
Эсе де Кейрошу
I
Я слушал музыку земных растений.
Я - грезитель, мудрец, каменьями побитый,
Я коротаю дни средь мысленных химер,
Покуда Океан ярит свой гнев несытый
И бог с палитрою выходит на пленэр.
Средь жизни нынешней, и чуждый, и забытый,
Брожу, как человек давно минувших эр.
О, дух иронии! Ты мне один - защитой
От возлетания в предел нездешних сфер.
Кинжал теории, мышленья тяжкий пресс,
Не в силах все-таки явить противовес
Способности и петь, и грезить на свободе...
Былой любви служить по-прежнему готов,
Повсюду я ищу звучание цветов
И позабыл число отысканных мелодий.
II
Я видел образы и формы,
Я видел разум бытия.
Бальзак
Я знаю, в мире все - одна игра ума:
Светило нас убьет, коль в нас лучи направит,
Лазурью властвует, я ведаю, чума,
А жемчуг, зародясь, моллюска тяжко давит.
Увы, Материя - моей души тюрьма.
Покуда лилия Луну собою славит
И аромат струит, - уже рождает тьма
Цветок, что плоть мою безжалостно отравит.
О, все известно мне! Но в дебрях бытия
Так побродить люблю без всякой цели я,
Растений музыку в душе своей лелея,
Мне в розах виден лик едва ли не Христа,
Мне звонкие цветы - суть чистые цвета,
И бога для меня в себе хранит лилея.
ОКНО
Когда в полночных улицах - покой,
Когда они от суеты устали
К окну иду, заглядываю в дали,
Ищу луну с тревогой и тоской.
Нагою белой тенью колдовской
Она скользит почти по вертикали
Как розан, поднимаемый в бокале,
И как греха пленительный левкой.
Чарующая ночь проходит мимо,
Меня же вдаль и ввысь неумолимо
Мистические манят купола...
Я хохочу, а ты плывешь все выше,
Всходя над гребнем черепичной крыши:
- Какой соблазн в тебе, Соцветье Зла!
ДОЖДЛИВЫЕ НОЧИ
Вот - осень, все угасло, все поблекло.
Откуда мне узнать, о милый мой,
Ты любишь ли, чтоб дождь стучал о стекла,
Закрытые сырой, тяжелой тьмой?
Я точно знаю: сладостно безмерно
Мечтать вдвоем дождливою порой:
Пусть греза и нелепа, и химерна,
Но ей пределом - кипарисный строй.
Мы воскрешаем блеск минувших лилий
И вызываем к жизни без конца
Печальные часы былых бессилий,
Навеки погребенные сердца!
В такие ночи, с ливнем или градом,
Так хорошо отбросить жребий свой
И слушать, затаясь с тобою рядом,
Как долгий дождь шуршит по мостовой.
Как сном осенним нас бы укачали,
Рождаясь, вырастая ввысь и вширь,
Чудовищные образы печали,
Немые, как дороги в монастырь!
В такие ночи - лишь мудрейшим душам
Дано на грезы наложить узду,
В такие ночи суждено кликушам
Метаться в экстатическом бреду,
В такие ночи к разуму поэта
Нисходит свыше лучшая строка,
И он ее бормочет до рассвета,
А жизнь - так далека... Так далека!
КАМИЛО ПЕСАНЬЯ
(1867-1926)
***
Ты повстречался посреди дороги
И показался чем-то мне сродни.
Я произнес: - Приятель, извини,
Отложим-ка на час-другой тревоги:
И путь далек, и так истерты ноги.
Я отдохнул - ты тоже отдохни:
Вином одним и тем же искони
Здесь путников поит трактир убогий.
Тропа трудна, - да что там, каждый шаг
Невыносим, и жжет подошвы, как
Последняя дорога крестных пыток...
По-своему толкуя об одном,
Мы пили, каждый плакал над вином
И в кружках наших был один напиток.
ФОНОГРАФ
Покойный комик произносит спич,
В партере - хохот... Возникает сильный
Загробный запах, тяжкий дух могильный
И мне анахронизма не постичь.
Сменился валик: звуки баркаролы,
Река, нимфеи на воде, луна,
Мелодия ведет в объятья сна
И уплывает в тенистые долы.
Сменился валик снова: трелью длинной
Живой и терпкий аромат жасминный
Рожден, - о, эта чистая роса...
Завод окончился, - и поневоле
Ушли в туман кларнетов голоса.
Весна. Рассвет. О, дух желтофиолей!
***
Стройнейшая встает из лона вод
И раковиной правит, взявши вожжи.
О, эта грудь желанна мне до дрожи...
И мысль о поцелуе к сердцу льнет.
Я молод, я силен, - ужели мало?
К чему же стыд? Как грудь твоя бела...
Ты Смерти бы противостать могла,
Когда б ее достойною считала.
О гидра!.. Удушу тебя... Когда
Падешь ты, мной повержена в буруны,
И потечет с твоих волос вода,
То, от любви спеша к небытию,
Я наклонюсь, как гладиатор юный,
И дам тебе познать любовь мою.
***
Кто изорвал мое льняное полотно,
Что я берег себе для смертного обряда?
Кто вытоптал мои цветы у палисада
И повалил забор с цветами заодно?
Кто злобно разломал (о, ярость обезьянья!)
Мой стол, к которому привык я так давно?
Кто разбросал дрова? И кто разлил вино
Мое, не дав ему дойти до созреванья?
Мать бедная моя, шепчу я со стыдом,
В могиле пребывай! Руиной стал мой дом...
Тропа ведет меня к последнему ночлегу.
Не надо более входить ко мне под кров,
О, призрак матери... О, не бреди по снегу
Ночною нищенкой под окна хуторов.
***
Расцвел зимой шиповник по ошибке,
Но холод быстро заявил права.
Ты беспокойна? Где твои слова,
Что были так обманчивы, так зыбки?
Вот мы бредем неведомо куда,
Воздушному стоять недолго замку.
Твои глаза в мои вошли, как в рамку,
Как быстро стала в них видна беда!
Снежинки над тобой и надо мной
Меж тем акрополь строят ледяной,
Мир одевая пологом печальным,
О, этот снег, похожий на фату!..
Зачем сегодня небеса в цвету
И хмелем осыпают нас венчальным?
ФЕРНАНДО ПЕССОА
(1888-1935)
ВИДЕНИЕ
Есть некая огромная страна,
Недостижимая для морехода;
Животворит и властвует она,
И от нее свой род ведет Природа.
Под небом там покой и тишина,
Там не грозит малейшая невзгода,
И мысли нет, что тучка хоть одна
Там проскользнет по глади небосвода.
Но это все же не земля, о нет,
Страну сию, лишенную примет,
Душа узрит столь странной, столь холодной: