Анэ неотрывно смотрит на одинокий бубен, наполовину скрытый тьмой, наполовину – освещаемый дрожащим огнем из лампы. Она медленно протягивает пальцы к огню и благодарно вздыхает, чувствуя, как они наполняются желанным теплом.
– Если бы девушка эта послушалась отца… если б не была такой упрямой… все было бы по-другому. Она никогда не поддалась бы ворону, жила бы с кем-нибудь, родила бы детей и умерла спокойно. А все потому, что она была глупой девушкой. Юной совсем, как ты.
– Юные девушки должны слушаться отца, – шепотом повторяет Анэ фразу, что раз за разом вбивал ей в голову отец.
– Правильно, – довольно говорит он и быстро поднимается на ноги. – Тогда давай начинать подготовку.
Карлимаацок рычит – и Анэ вздрагивает, закрывает рот руками, чтобы не заплакать и не закричать. Слабости отец не приемлет. Но она не может сдержать горячие слезы, понимая, что мертвец наблюдает за ней своими светящимися глазами и с него медленно скатываются клочья кожи, которые ей потом придется убирать. Сделав над собой большое усилие, Анэ смаргивает последние слезы, быстро протирает лицо и кивает. Она готова.
Вечный танец
Камень размером с поселок резко падает вниз.
Дрожит земля, и тело Анэ подпрыгивает. Она открывает глаза и, не успев распознать ничего вокруг, быстро вытирает лицо от снега. Ее анорак, ноги, обувь, волосы – все покрылось толстым снежным слоем, от которого стучат зубы и пробирается до самых костей холод.
Анэ шепчет имя отца, но рядом никого нет. И все – камни, землю, холмы – занесло снегом, который скатывается с крыш цветных домов.
Камень ей всего лишь приснился, а гром и дрожь земли – нет. Они здесь, наяву, на самом деле.
Анэ натягивает шерстяной капюшон как можно ниже, держа его обеими руками. Зубы стучат нестерпимо: постоянно ударяются друг о друга и болят. Расталкивая ногами толщу снега и безостановочно чихая, Анэ пытается идти – но ее тут же отталкивает ветер.
Мгновение – и над поселком уже поднимается настоящая буря. Летит снег, разносятся слепящие искры. Анэ протирает глаза заснеженными руками, пытаясь понять, не сон ли это, но вокруг действительно разрастается буря, холодная и жестокая, а она слишком, слишком далеко от багрового дома.
Анэ растерянно оглядывается назад, на море. Сверкающие льдины на черной воде. Небо вновь разрывает гром – и Анэ закрывает руками уши, зажмуривается крепко-крепко и еле удерживается ногами на дрожащей снежной земле.
«Надо вернуться, – безостановочно думает она. – Надо вернуться».
Анэ заставляет себя опустить руки, глубоко выдохнуть и повернуться к домам. Впереди – сплошные сугробы. Она пробирается к холму, утопая ногами в снегу, с усилием поднимая их перед каждым шагом. Зубы стучат так, что Анэ почти ничего не слышит. Завывает ветер. Где-то далеко воют и бьются на цепи собаки.
Время замедляется. Анэ сосредотачивается на дыхании – вдох, выдох, как можно громче и глубже. Кажется, что она идет уже не один час. Ветер нарастает, хлещет по открытым щекам, – но она старается ни на что не обращать внимания, лишь смотреть вперед, в белую бурю, в которой летают бесконечные искры.
И по-прежнему чихает. Дыхания не хватает, в носу постоянно зудит, горят щеки. Но необычайно сильные ноги несут Анэ вперед, и, когда она думает, что больше не сможет и прямо сейчас повалится в сугроб, у нее неожиданно появляются новые силы.
Кто же так прогневал духов?
У первых домов виднеется черная фигура. Большая и высокая. Тень бежит сквозь белую пелену. Анэ останавливается, выставив вперед руки, и постепенно узнает в белом полотне бури лицо Анингаака. В искрах оно кажется почти зловещим – серьезное, сосредоточенное, с блестящими от слез глазами.
– Анингаак? – кричит Анэ, впервые называя его по имени.
И тут же закашливается, и легкие обжигает ледяной воздух, и ей приходится закрыть руками лицо, чтобы хоть как-то согреться.
Он молча пробегает мимо. Когда Анэ успокаивается и оглядывается в поисках Анингаака – его черная фигура оказывается далеко впереди, он зачем-то бежит к морю.
Трясется земля. Завывает ветер. Лязгают цепи собак.
Анэ открывает рот, чтобы позвать его еще раз, но тут же замолкает, представляя на месте Анингаака отца. Сосредоточенного ангакока лучше не трогать.
И пока Анэ вновь идет, раздирая ногами снег и бурю, она держится за воспоминания о светлой кухне, о запахе костного жира, о мягком теплом одеяле. То, где она окажется совсем скоро, – если только перенесет бурю, проберется к дому сквозь искры.
Хочется исчезнуть. Хочется стать маленькой снежинкой в буре, дожидаясь, когда отец – нет, Анингаак – их всех спасет.