Лифт дернулся и потащился наверх. Остановился на шестом этаже, я вышел, а старик, высунувшись из кабины, чтобы сплюнуть, глухим голосом спросил:
— Как дела?
Я вздрогнул и повернулся к нему всем телом, точно манекен на вращающемся помосте.
— Сегодня вы в сером костюме, — сказал он.
— Да. В сером.
— Вам идет. Хотя вчерашний синий мне тоже нравится.
— Брось ты.
— Вы подымались на восьмой. Два раза. Во второй раз — вечером. А опускались с шестого. Только вы ушли, приехала полиция.
— Они еще наверху?
Он покачал головой. Лицо, словно заросший пустырь.
— Я им ничего не сказал. А теперь уже поздно. Они бы мне голову оторвали.
— Почему?
— Почему не сказал? Ну их к черту. Вы со мной говорили как с человеком. Не то что другие. Я же знаю, черт побери, что не вы убили.
— Я нехорошо с тобой поступил. Очень нехорошо. — С этими словами я достал визитную карточку и протянул ему. Он выудил из кармана очки в металлической оправе, нацепил их на нос и, держа карточку сантиметрах, в тридцати от глаз, начал читать. Читал он медленно, шевеля губами. Потом посмотрел на меня поверх очков и вернул карточку.
— Пусть она лучше у вас будет, — сказал он. — А то еще потеряю. Жизнь у вас, жутко интересная.
— И да и нет. Как тебя зовут?
— Гренди. Называйте просто Папашей. Кто его убил?
— Не знаю. Ты случайно не заметил, в лифт не заходил кто-нибудь посторонний, тебе неизвестный?
— Я не приметлив, — ответил он. — Вот вас я заметил.
— Например, высокая блондинка или высокий стройный мужчина лет тридцати пяти, с бакенбардами?
— Нет.
— Подняться наверх или спуститься можно только на лифте?
Он кивнул своей дряхлой головой:
— Или по пожарной лестнице. Она выходит в переулок, но дверь там заперта на засов. Так что надо зайти через главный вход, за лифтом есть лестница на второй этаж, а дальше можно и по пожарной. Иначе никак.
Я кивнул.
— Мистер Гренди, не могли бы вы принять от меня пять долларов — и не в качестве взятки, а в знак искреннего дружеского расположения?
— Еще как приму, сынок. Так приму, что Авраам Линкольн вспотеет.
Я протянул ему пятерку. На ней действительно изображен Линкольн.
Лифтер несколько раз свернул бумажку и запрятал ее поглубже в карман:
— Вот спасибо. Только не подумайте, что я клянчил.
Я покачал головой и пошел по коридору, опять читая надписи на дверях: «Доктор Э. Д. Блесковиц. Хиропрактик», «машинописное бюро Далтон и Риса», «Л. Придвью Бухгалтер». Четыре пустых двери. «Мосс. Товары почтой;. Еще две пустые двери. «X. Р. Тигер. Зубоврачебная лаборатория». Прямо под конторой Морнингстара, находившейся двумя этажами выше, но иное расположение комнат. У Тигера всего одна дверь, поэтому она дальше от соседней.
Ручка не поворачивалась. Я постучал. Никто не ответил. Постучал сильнее — безрезультатно. Вернулся к лифту. Кабина по-прежнему стояла, на шестом этаже. Папаша Гренди смотрел на меня так, словно видел первый раз в жизни.
— Знаешь X. Р. Тигера?
Он задумался:
— Крупный, пожилой, неряшливо одет. Ногти грязные, как у меня. Кстати, сегодня я его что-то не видел.
— Как ты думаешь, управляющий пустит меня к нему в кабинет?
— Уж больно он вредный, наш управляющий. Я бы к нему не обращался.
Тут старик очень медленно повернулся и взглянул на, стену кабины. Над ним на большом металлическом кольце кисел ключ. Запасной ключ от всех дверей. Опустил голову, затем встал с табурета и сказал:
— Пойду в туалет схожу.
Пошел. Когда дверь за ним закрылась, я снял со стены ключ, вернулся к конторе Тигера, открыл ее и вошел.
Небольшая приемная без окон, на обстановке явно сэкономили. Два стула, плевательница из магазина уцененных товаров, торшер из подвала какого-нибудь захудалого универмага, крашенный темной краской деревянным стол со старыми иллюстрированными журналами. Дверь у меня за спиной автоматически захлопнулась, и стало бы совсем темно, если бы через застекленную дверь не проникли слабый свет. Я включил, дернув за шнур, торшер и подошел ко второй двери против входа. «X. Р. Тигер. Кабинет». Не заперто.
Квадратная комната с двумя выходящими на восток голыми окнами и очень пыльными подоконниками. Вращающееся кресло, два стула, оба грубо крашенного дерева, прямоугольный письменный стол под матовым стеклом. На столе пусто если не считать потрепанного регистрационного журнала, дешевого письменного прибора и круглой стеклянной пепельницы с пеплом от сигары. В ящиках стола пыльные бумажные папки, несколько железных скрепок, канцелярские резинки, огрызки карандашей, ручки, ржавые перья, использованная промокательная бумага, четыре негашеные марки по два цента, а также несколько почтовых бланков, конверты и незаполненные счета.