При виде этой воинственной фигуры индус в восхищении приподнялся на своем коврике. Именно такими, подумал он, были воины, что следовали за Саладином! Когда незнакомец, достигнув вершины холма, свернул с дороги, направляясь, по всей видимости, к входу в шатер, князь невольно поднялся на ноги, готовый выказать ему уважение.
Лицо его с серьезным и в то же время приятным выражением, теперь отчетливо видное, отличалось резкими чертами и бронзовым загаром, хотя принадлежало молодому человеку не старше двадцати двух — двадцати трех лет, темноглазому, с усами и бородкой. Он держался в седле с непринужденной грацией; пусть он и его широкогрудый темно-гнедой конь и не были единым существом, духовно они составляли одно целое: вместе они производили впечатление величия — так могут выглядеть короли.
Покуда князь предавался этим размышлениям, воин натянул поводья и остановился, чтобы оглядеть его и лагерь, затем, развернув коня, осмотрел другую сторону холма, явно выбирая для себя позицию на вершине, дабы держать в поле зрения всю равнину и наблюдать за приближением и размещением караванов.
Вслед за ним на вершину холма поднялся другой всадник, подобно первому вооруженный и облаченный в доспехи, хотя и не столь богатые, держа в руке штандарт тускло-желтого шелка, свисающий с позолоченного древка. Полотно штандарта было заполнено надписями красного цвета, за исключением места у древка, отданного золотому полумесяцу со звездой. Знаменосец спешился и по знаку предводителя воткнул древко в землю.
Увидев своего шейха, князь подозвал его:
— Что это за воин вон там? Тот — в золотых доспехах.
— Эмир аль-Хадж, о князь.
— Эмир аль-Хадж! Такой молодой? Ах да, любимец султана! Кисляр-ага расхваливал его как-то раз.
— Ваши замечания, как и общая молва, о превосходительный князь, не уместятся в поклаже одного верблюда, — сказал шейх. — В Медине я слышал о нем такую историю. У турок есть знаменитый враг, Искандер-бей, по силе — настоящий джинн, чей меч едва могут поднять двое мужчин вместе. Однажды он предстал перед войском султана с вызовом на поединок. Тот, кого вы видите здесь, единственный отважился выступить вперед навстречу ему, и они сражались с утра до полудня, а потом сделали перерыв. «Кто ты?» — спросил Искандер. «Я — раб Мурада, предводителя правоверных, который поручил мне доставить тебя к нему живым или мертвым». Искандер рассмеялся и сказал: «Судя по твоему говору, ты не турок; чтобы посмотреть, действительно ли предводитель правоверных, как ты его называешь, надеется извлечь выгоду из твоего воинского мастерства, я отдаю тебе должное и предоставляю возможность следовать своим путем». После этого, как говорят, он поднял свой тяжелый клинок так, словно тот был не тяжелее сухого пальмового листа, и зашагал с поля.
Князь выслушал шейха и торопливо сказал:
— Ты знаешь Нило, моего черного человека, приведи его сюда.
Шейх почтительно поклонился и поспешил выполнить приказание, оставив своего патрона, который, не сводя глаз с эмира, пробормотал:
— Такой юный — и в такой милости у старого Мурада! Надо мне познакомиться с ним: если я потерплю неудачу, он может оказаться полезен. Как знать, как знать.
Он устремил взгляд вверх, словно разговаривая с кем-то, находящимся там.
Между тем эмир расспрашивал своего заместителя.
— Этот паломник, — сказал он, — хорошо обеспечен.
— Это индийский князь, о котором я слышу с тех пор, как мы покинули Медину.
— И что ты услышал?
— Что, будучи богатым, он щедр, как сеятель с семенами.
— Что еще слышно о нем?
— Он благочестив и учен, как имам. Его люди называют его «малик». О молитвах он знает все. Как только наступает время, он поднимает занавеску носилок и призывает на молитву голосом, подобным голосу Билала. Ученики медресе умерли бы от зависти, если бы видели, как он сгибает спину, моля Аллаха о благословении.
— Бисмилла!
— А еще говорят, что во время путешествия от Эль-Хатифа в Медину он держался в конце каравана, а ведь мог быть первым.
— Я не вижу в этом никакой добродетели. Горцы больше любят нападать на передовых.
— Скажи мне, о эмир, с кем предпочел бы ты встретиться — с горцем или с Желтым поветрием?
— С горцем! — решительно ответил собеседник.