Но затем ее взгляд выхватывает какое-то иное движение в одной из борющихся групп: кто-то в костюме переливчатого синего цвета, кто находится в центре заварушки, но не задавлен ей, двигается легко, взвешенно и грациозно. На конце изысканного синего рукава блестит что-то похожее на металлическую расческу, и в какую бы сторону она ни направилась, она рассекает, расщепляет, разделяет толпу. Перегнувшись через ограждение набережной, Вэл видит Майка. А он в ту же секунду замирает, аккуратно придерживая кончиками пальцев свободной от расчески руки подбородок какого-то сонного вихрастого парня. Он видит, что она видит. Он ухмыляется. У нее под ребрами что-то сжимается и перекручивается, а в промежности – пульсирует и расслабляется. Внезапно время приходит в себя и, вместо того чтобы с опозданием прыгать с кадра на кадр, снова соглашается вернуться в привычный ритм. В этом ритме Майк кружится, качается из стороны в сторону и припечатывает заторможенного парня в челюсть заостренным носком ботинка. Как будто что-то хрустит, как будто мелькает кровь, но до них далеко, и сила удара отбрасывает парня в гущу драки, и он растворяется, словно его никогда и не было, и теперь все ее внимание занято изящным и точным движением ноги, и Майк поворачивается к ней, как танцор, театрально раскинув руки, словно говоря: «Ну что, понравился тебе мой трюк?»
Она не знает. Она об этом не задумывается. Ей нравится он. Это, должно быть, написано на ее восхищенном лице, потому что он отделяется от дерущейся толпы и непринужденно направляется к ней, на ходу засовывая расческу в нагрудный карман, стряхивая пыль с переливчатых синих лацканов и игнорируя крики за спиной, словно драка больше не имеет к нему никакого отношения. Он все еще ухмыляется.
– Ты как, в порядке? – спрашивает он.
– Да, спасибо, – отвечает она. – Голова прошла.
– И от своего парнишки ты тоже избавилась, я смотрю.
– Он не мой парнишка, – говорит Вэл.
– А он знает?
– Да. Определенно.
– Ну, тогда… – Майк собирается с мыслями. – Тогда…
– Что?
– Тогда, миледи…
– Что? – смеется Вэл.
– Не желаете ли чипсов?
– Может быть, – отвечает Вэл.
– Недотрога, да? – спрашивает он.
– Нет, – отвечает она, глядя в его огромные глаза. – Совсем нет.
Майк, который до этого шел рядом с ней, театрально сгибая и разгибая запястья и шею, что выглядело достаточно угрожающе, останавливается.
– Как тебя зовут? – спрашивает он. Она называет свое имя. – Мне нравится. Такое старое, доброе. Не то что вся эта американская хрень.
Его длинная рука с аккуратно подстриженными ногтями тянется к ее лицу. Он легонько касается ее лба, потом кончика носа, а затем – губ.
– А что была за таблетка? – спрашивает Вэл и, произнося эти слова, открывает рот и пускает его теплую сухую кожу, ноготь и кутикулу чуточку глубже, позволяя пальцу устроиться на подушечке нижней губы. Мимо проезжает полицейский фургон.
Чайки, тележки с мороженым, болтающие семьи, кряхтящий автобус.
– Я поднял на тебя руку, – говорит Майк.
Кончиком языка она касается кончика его пальца. Майк моргает.
– Тогда пошли, – говорит он и присваивает ее. Но не обнимает за талию, не целует и не берет под руку. Он совершенно недвусмысленно хватает ее за локоть и ведет – совершенно недвусмысленно – прочь с шумной набережной, на первую же боковую улицу и дальше, на улочку поменьше, полную маленьких магазинчиков, и еще дальше – в переулок, зажатый между стенами с каменной крошкой, где нет ничего, кроме пары мусорных баков.