— Как? — задал я глупый вопрос. Биата улыбнулась:
— Не знаю. — Она посмотрела на меня осуждающе и спросила: — Что у вас творится на Земле?
— Да все по-прежнему. Хотя я живу на воде и в воде… — начал было я самый интересный кусок из своего очерка и снова осекся.
— Именно по-прежнему. Я слежу за Землей. Все мы здесь смотрим ваши бледные программы о чем угодно, но только не о самом главном. Даже появились теоретики, вообще отрицающие возможность появления Сверхновой в нашем веке. Приводят в доказательство своих нелепых взглядов такие аргументы, что наш Вуд хватается за сердце. — Она глубоко вздохнула, и я, воспользовавшись паузой, спросил:
— Когда же все-таки она вспыхнет? Она поняла истинный смысл моего вопроса: «Когда же мы встретимся», и ответила:
— Скоро, очень скоро. Поток нейтрино почти стабилизировался. — Затем она задала кучу вопросов: — У вас хорошо? Ты доволен? Наверное, весь день на солнце и в воде? И ты дружишь с дельфинами, как Костя?
Чтобы сэкономить время, я только кивнул в ответ и спросил:
— Что, если он будет стабилизироваться еще сто лет?
Она улыбнулась:
— Ну как ты можешь! Вопрос дней, может быть часов или минут, даже мгновений! — Прищурившись, она продолжала: — Ты представь себе, для того чтобы это произошло, температура в ее ядре должна достигнуть шести миллиардов градусов! Чудовищно! Я обязательно буду на вашем острове. Костя мне так обо всем рассказал, что порой мне хочется прыгнуть к вам, забыть все на свете. Ну почему ты молчишь? Костя мне не давал слова сказать, а ты…
Я слушал, уставившись на серебристый циферблат ионных часов за спиной Биаты. Секундная стрелка неумолимо заканчивала последний круг.
Биата обернулась и сказала быстро:
— Уже. Привет Косте. Твоя «Звездная пыль» прелесть. Ею благоухает весь спутник и даже космос вокруг нас в окружении парсека…
Экран источал серо-зеленый цвет, словно впитал в себя окраску стен комнаты Биаты. Я смотрел на стекло видеофона.
Сосредоточившись, мне удалось на какую-то долю секунды воссоздать лицо Биаты. Она улыбнулась в последний раз. Я засмеялся, вспомнив про свой очерк. Она уже все знает. Недаром у Кости так плутовски поблескивали глаза, когда я с ним разоткровенничался. У меня дух захватывало, как во время прыжка с вышки, когда я вновь и вновь мысленно возвращался в ее комнату и повторял ее слова. Особенно мне было приятно, что она вспомнила про «Звездную пыль». Мне захотелось немедленно поделиться своей радостью, и я пошел искать Костю.
В своей лаборатории Костя в ослепительно белом халате священнодействовал возле анализатора. Он не заметил меня, рассматривая спектры и напевая:
Получается, коллега, Получается, мой друг, Замечательный анализ У двух маленьких подруг!
— Что это за подружки с таким удивительным спектром? — спросил я, заглядывая ему через плечо.
— А, подружки? Для рифмы. Представь, я обнаружил ниобий! — Он обернулся и, оглядев меня с ног до головы, заорал: — Пошел вон, бродяга! Ты погубишь всю мою работу! Без халата! Я целый час стерилизовал лабораторию. Уходи… Потише, не поднимай пыли, не тряси штанами!
— Подумаешь, ниобий, какой-то атом! — сказал я, хлопая его по плечу. — Только сейчас я разговаривал…
Костя в ужасе попытался накрыть руками препараты.
— Этого… никогда не прощу! — проговорил он, глядя на меня ненавидящим взглядом.
— Я видел сейчас Биату! Тебе, болвану, привет. Слышишь!
— Уходи! — простонал Костя. — Немедленно уходи!
Гнев друга только вызвал у меня улыбку. Ради какого-то ниобия он отказывается от самой свежей информации о Биате!
«Черствый сухарь!» — подумал я, с уважением глядя на Костю. Мне было приятно, что Костя ни капельки не ревновал, а уважение вызвала его ярость исследователя. Этот «бездельник» иногда днями не выходит из лаборатории и тогда с удивительным упорством охотится за атомами редких земель, пытаясь понять их роль в клетках живой материи.
В лаборатории «думающих» машин и электронной оптики я подсел было к своему столу и стал просматривать ленту микроснимков клетки морской лилии, пораженной «дремлющим» вирусом. До поры до времени вирус вел себя вполне добропорядочно. Такое поведение могло продолжаться очень долго, месяцы и годы. Иногда же под влиянием каких-то неизвестных еще условий вирус нарушал все правила общежития, начинал бурно размножаться, разрушал клетку-кормилицу. Я искал причины агрессии вируса. Вдруг я заметил, что в серии кадров наметился такой процесс. По-видимому, я довольно громко свистнул, так как трое ученых из постоянного штата станции подняли головы и тут же опустили их к столам.
— Удивительно, что мои вирусы стали активизироваться как раз в то время, когда для этого не было никаких видимых причин, — сказал я в свое оправдание.
Ученые промолчали.
Я выключил ленту, встал и нечаянно с грохотом отодвинул стул. Кто-то из троих издал легкий стон. Я извинился. Постоял и пошел к двери, поняв, что не смогу сейчас работать.
На острове было много зелени. Тропическая растительность захватывала все пространство, не занятое служебными и жилыми помещениями, лабораториями, механизмами и машинами. Я очутился на тропинке, ведущей через зеленый туннель, пропитанный нежным запахом ванили и еще чем-то, напомнившим мне «Звездную пыль».
Тропинка привела на главный пост, похожий на ходовую рубку гигантского лайнера. После жгучего блеска солнечных бликов там было тихо и прохладно. У приборов сидел Петя Самойлов и сосредоточенно смотрел на западный сектор кругового обзорного экрана, где с характерным, едва уловимым шумом пульсировала зеленая полоса океана. Покачивался высокий красный буй с целым набором антенн, на его боку чернела цифра «9». Метрах в двухстах от буя взад-вперед нервно ходил сторожевой отряд дельфинов. Слышались их характерные голоса. У некоторых из них на темени были укреплены «электрические копья» — небольшие приборы обтекаемой формы.
Петя кивнул в ответ на мое приветствие и сказал:
— Где-то недалеко Черный Джек. Опять подходили его разведчики. На этот раз они держатся довольно далеко от ударной волны. Не знаю, что они еще выкинут. Я вызвал ребят с «Кальмара».
Послышался скрежет, на экран с грохотом влетела гоночная торпеда и, резко сбавив ход, почти остановилась. В прозрачной гондоле сидели два бронзовокожих незнакомых гонщика.
— Это с «Кальмара», — сказал Петя. — Хорошая у них работа.
Торпеду окружили дельфины. Старший патруль стал докладывать обстановку. Петя нажал одну из многочисленных кнопок на пульте, и тотчас же послышался перевод сообщения начальника патруля.
«Люди» Джека в количестве шестидесяти разделились на десять звеньев и одновременно стали искать проходы в глубине, между буями. Мы включили дополнительное напряжение и атаковали одну из групп стрелами. Один ушел в глубину, остальные бежали на запад, потом на север.
Торпеда рванулась на север. Четыре патрульных дельфина обошли ее и развернутым строем полетели вперед. Именно полетели, скользя почти по самой поверхности и, казалось, не делая для этого особых усилий. Петя повертел головой и причмокнул:
— Вот это гонка! Завидую ребятам с «Кальмара». Только им разрешается использовать всю мощность торпеды и применять ампулы с морфином. Конечно, им не накрыть Джека. Может, заарканят кого-нибудь из его желторотых. Тогда удастся подготовить еще одного парламентера.
Я спросил:
— Ты веришь, что таким путем можно перевоспитать Джека?
— Конечно, нет! Но возможно, будет оказано влияние на других, а их около тысячи, и кое-кто перейдет на легальное положение. В Арктике косатки успешно используются в роли пастухов трески. Есть и в наших водах почти мирные племена. А с Джеком можно покончить только широкой блокадой и с моря, и с воздуха.
Послышался мелодичный гудок, на пульте замигали лампочки. На экране видеофона появилось сухощавое лицо индийца.