— Ты снова поддался жалости к себе, — укорил меня Арджевх. — Это… это не по-мужски, Эрекозе. Я глубоко вдохнул.
— Наверно. Но если Время циклично, тогда вполне может быть, что я еще не успел совершить того преступления.
— Хватит бросаться словами! — в тоне Эрмижад сквозило нетерпение. — Что подсказывает тебе твое сердце?
— Сердце? Я давно к нему не прислушивался.
— Ну так послушай! Я покачал головой.
— Я забыл, как это делается, Эрмижад. Мне нужно докончить то, что я начал, то, зачем меня сюда призвали.
— Ты уверен, что тебя призвал король Ригенос?
— Конечно. Арджевх улыбнулся.
— Тогда ладно. Поступай, как должен, Эрекозе. Я не стану больше просить за своих подданных.
— Хорошо, — отозвался я, поднимаясь из-за стола. Покачнувшись, я сощурил глаза.
— Боги, как же я устал!
— Проведи у нас ночь, — предложила Эрмижад тихо. — Проведи ее со мной. Я уставился на нее.
— Со мной, — повторила она.
Арджевх раскрыл было рот, но, как видно, передумал и молча вышел из залы.
Я понял вдруг, что мне хочется именно того, о чем сказала Эрмижад, однако отрицательно помотал головой.
— Это будет слабостью.
— Нет, — ответила она. — Это придаст тебе сил. Быть может, тогда ты поймешь, что тебе делать.
— Я уже решил, что мне делать. А клятва, которую я дал Иолинде…
— Ведь ты не клялся ей в верности, правда? Я развел руками.
— Не помню.
Приблизившись ко мне, Эрмижад погладила меня по щеке.
— Это поможет тебе, Эрекозе, — сказала она. — Может быть, в тебе воскреснет любовь к Иолинде.
Боль душевная обернулась физической. На миг я испугался даже, что меня отравили.
— Нет.
— Я знаю, что это поможет, — убеждала меня Эрмижад. — Не знаю только как. Если ты спросишь меня, хочу ли я того сама, я затруднюсь с ответом, но…
— Я не могу, Эрмижад.
— Ты вовсе не проявишь этим слабости, Эре-козе.
— Все равно…
Отвернувшись от меня, она промолвила тихо:
— Так или иначе проведи ночь с нами. Отдохни в постели, наберись сил перед завтрашней битвой. Я люблю тебя, Эрекозе. Я люблю тебя больше всего на свете. Я помогу тебе, как бы ты ни решил поступить…
— Все уже решено, — повторил я. — И ты не в силах мне помочь.
У меня закружилась голова. Мне вовсе не хотелось возвращаться в лагерь в таком состоянии, ибо солдаты наверняка подумают, что меня одурманили, и утратят всяческое доверие ко мне. Лучше переночевать тут, а поутру вернуться к ним.
— Что ж, пожалуй, я останусь, — сказал я. — Но спать буду один.
— Как хочешь, — она направилась к двери. — Слуга проводит тебя в спальню.
— Нет, — возразил я. — Прикажи, пускай принесут кровать сюда.
— Как тебе угодно.
— Ночь в настоящей постели! — проговорил я мечтательно. — Проснусь завтра со свежей головой.
— Надеюсь. Спокойной ночи, Эрекозе.
Откуда им было известно, что той ночью ко мне вновь придут сны? Неужели я стал жертвой нечеловечески утонченного коварства элдренов?
Я лежал на постели в крепости элдренов и видел сон. Но этот сон был не из тех, в которых я пытался узнать, как же меня зовут на самом деле. Здесь у меня вообще не было имени. Оно было мне не нужно.
Я видел вращавшуюся вокруг своей оси планету, обитатели которой сновали по ее поверхности точно муравьи в муравейнике, точно жуки в навозной куче. Я наблюдал за тем, как они воюют и разрушают, заключают мир и отстраивают разрушенное — только для того, чтобы было что крушить в следующей войне: И мне показалось, что существа эти немногим отличаются от зверей, и что благодаря некоему повороту в судьбе они обречены на бесконечное повторение одних и тех же ошибок. И я понял, что для них нет надежды, что, как и мне, им — полузверям и полубогам — суждено вести непрерывный, вечный бой и никогда не знать покоя. Парадоксы моего существования обернулись парадоксами существования целого народа. Вопросы, на которые я не мог найти ответов, попросту их не имели. Искать ответ было бесполезно: либо ты принимаешь то, что есть, либо отвергаешь; результат же всегда одинаков. О, их за многое можно было бы полюбить и совершенно не за что было ненавидеть. Да и как их ненавидеть, если ошибками своими они обязаны повороту судьбы, повороту который превратил их в неполноценных существ — наполовину слепых, наполовину глухих, наполовину немых?
Проснувшись, я ощутил спокойствие. А потом мною овладел ужас: до меня начало доходить, что означал мой сон.
Неужели его своим колдовством наслали на меня элдрены?