Илга решила, что остановилась жизнь, что впереди ее ожидают сплошные лишения и муки. Ей на самом деле было тяжело. Раз в месяц она на субботу и воскресенье отвозила детей к матери в Резекне, чтобы убраться и перестирать белье.
Однажды она бежала в магазин за хлебом, и с ней поздоровался Антон. Улыбнулся, кивнул головой и прошел мимо. В другой раз помог донести сумку, говорил добрые слова, тепло попрощался. Затем принес детям подарки. Затем… Что он нашел в Илге? Пожалел? А может, его прельстила ее молодость? Антону за сорок, а ей двадцать четыре. Когда-то мужчины в это время только женились. Когда-то… После Гуннара Антон не очень смотрелся. Но сейчас она к нему привыкла, и моментами, особенно когда лепит или говорит с волнением, он ей кажется даже красивее и одухотвореннее популярного киноартиста. Но почему Антон все-таки женился на ней? До сих пор она не знает. И спросить неудобно. А может, и не надо спрашивать? Женятся не за что-то, а по любви. Но любит ли ее Антон? Она в этом не уверена. Он ни разу не обидел ни ее, ни детей. Внимателен. Заботлив. А вот любит ли? Или в его годы любовь не так ярко и открыто выражается? Но не мог же он жениться на Илге из одной жалости? Не мог. Что-то нашел в ней. Может, оценил душевную храбрость, с которой некрасивая девушка хоть на время, но покорила неприступного красавца? Может, что-то такое в ней увидел, что Илга сама еще в себе не открыла? Соседка рассказывала, что в юности Антон любил Вию — ныне жену Андриса — начальственного по местным масштабам человека. А может, и сейчас любит? Видятся они редко, на улице или в магазине. Здороваются. Ни о чем не говорят. И зачем ей, Илге, об этом думать? Мало ли что между ними когда-то было? Антон к Андрису никогда не заходит, а вот Андрис довольно часто у них бывает, и не раз под хмельком. Иногда поздно приходит, без приглашения, не обращая внимания на маленьких детей, видимо считая, что ему как лицу начальственному все можно. Антон его не любит и не боится, но почему-то не выгоняет, когда Андрис начинает вести себя резко, грубо, насупливается, краснеет до прожилок в глазах и бормочет какие-то угрозы. Антон выслушивает его и только качает головой. В чем дело? Что они не поделили? Имя Вии не произносят. Значит, в чем-то другом не поладили. Мужчины. Сами и разберутся. А ее дело — дети, Антон, ученики, хозяйство. Жизнь вроде идет нормально. Когда встречает Гуннара с женщиной, начинает нервничать, на сердце появляется горечь. Но это от поломанной любви, от обиды. Она уже не любит Гуннара. Антон для нее стал мужем и более родным и близким, чем был Гуннар. Но любит ли ее Антон? И как? Любит трепетно, страстно, до безумия? Хотелось, чтобы так. Или спокоен, уверен, что она не уйдет от него. Конечно, он ее никогда не оставит. Но любит ли? Ведь он ни разу не говорил ей о любви! Странный человек Антон!
Долго и томительно тянулся путь до Резекне. Там Илга и Антон забрали детей, сели в другой автобус, дети без умолку болтали, и время потекло быстрее. За окнами поплыли знакомые пригорки, перелески, приближалась Луидза с развалинами древнего замка на высоком естественном холме, с разных сторон которого величественно застыли два молчаливых озера. Развалины замка многое повидали на своем веку: и славные победы, и горькие поражения, и недолгую мирную жизнь. Луидза лежала на пересечении водных и сухопутных торговых путей, на подходе к Балтийскому морю. Стены Луидзинского замка, сначала деревянного, а потом и каменного, выдерживали осаду немцев, поляков, рыцарей Ливонского ордена, французов… У стен замка и на дне озера нашли свою преждевременную смерть и завоеватели, и местные жители. Молчат хмурые воды озер. Хмурые оттого, что бессмысленны убийства, не нужны людям войны, но они повторяются, и снова гибнут пахари и ткачи, скотоводы и рыбаки и люди других мирных профессий. Зачем? Ради чьей-то прихоти или ошибки. А может, от чьей-то зависти или жадности? Или оттого, что кому-то не хочется трудиться на земле, а приятней грабить чужое и жить трудами покоренных людей? «Наверно, нужно быть таким страшным, диким и злым до безумия, как самые безобразные черти Антона, чтобы затевать войны и жаждать гибели людей?» — подумала Илга, но тишина была ей ответом. Молчат каменные развалины, молчат озера. Тяжело и горестно говорить о беде человеческой. Но когда восходит солнце и звучит в Луидзинском парке сводный народный хор, его мирному пению подпевают и старые камни, и водная гладь, они оживают, расцвечиваясь неяркими, но сочными красками жизни, и могут рассказать, что здесь на благодатной латгальской земле издавна селились люди разных национальностей — первыми появились латыши, затем из псковских земель, и не только с мечом, но и с серпом приходили русские, из центра России бежали сюда староверы, оседали здесь изголодавшиеся белорусы и разбредшиеся по всему свету в поисках счастья евреи, и привольные цыгане разбивали здесь шатры… И всех, кто пришел сюда с миром, кто пришел трудиться, как добрых своих сыновей встречала земля, поила, кормила, дружила, и люди как родную мать защищали ее от врагов, не щадя своих жизней, гибли и убивали других, хотя людям по своей сути свойственно жить и продолжать на земле жизнь. Видимо, от этого несоответствия хмурятся воды озер и сиротливо, нелепо выглядят развалины замка. А может, они воспринимаются в том или ином виде в зависимости от человеческого настроения или даже от различной погоды?