Поговорил Степан с москвичами, поднялось у него настроение, осмелел он настолько, что когда повстречал трех друзей, то уверенно подошел к ним и сказал:
— Я с вами пройдусь!
— Пройдемся, — улыбнулся один из них. — Будешь четвертым. У нас это не возбраняется!
ВЕЧНЫЙ ВСАДНИК
Молодой учитель литературы Игорь Анатольевич пристально вглядывался в очертания Машука, затем его воображение рисовало гору Бештау, а между ними облик молодого, грустного Лермонтова, каким он, возможно, и выглядел в тот момент, когда интуитивно чувствовал близкую гибель.
Игорь Анатольевич попытался представить себе Лермонтова старым, но не смог. Еще труднее было смириться с мыслью, что он давно ушел из жизни, поверить в это здесь, в Пятигорске, где каждый день из уст экскурсоводов и отдыхающих звучали его стихи и имя. Ощущение бессмертности поэта не могли нарушить ни скорбный обелиск на месте дуэли, ни отмеченная на кладбище его первая могила, ни памятник на городской площади, и казалось, что ночью поэт витает где-то в горах, а утром спускается в город и всюду слышится: «Лермонтов, Лермонтов, Лермонтов». В сознании учителя возникали последние месяцы жизни поэта — безудержное веселье, пикники, балы над Провалом, на который настилались доски, и под полковую музыку офицеры и дамы танцевали над бездной, или нашумевший в то время бал в Гроте Дианы, украшенном яркими тканями, коврами, светильниками, чьи огни отражало прикрепленное к потолку зеркало, а потом ночью одинокое и печальное гуляние по бульвару в предчувствии неминуемой беды.
Кончался отпуск. Игорь Анатольевич завтра уезжал из Пятигорска, а это было двадцать седьмое июля, годовщина гибели Лермонтова. У его музейного домика должен был состояться традиционный концерт, и учитель очень сожалел, что не может присутствовать на нем: автобус в аэропорт уходил рано утром.
Соседи по комнате решили устроить проводы, принесли несколько бутылок сухого вина, сыр, овощи, фрукты и разложили на столе.
Игорь Анатольевич хотел отказаться от застолья, но побоялся обидеть соседей, сел за стол, и хотя пил мало, но только поздно вечером спохватился, что завтра уезжать, а он еще не попрощался с Лермонтовским гротом, с памятной скалой и домиком поэта.
Учитель шел по накаленной за день и медленно остывающей мостовой и думал, что, очевидно, в такой же душный вечер по этой же улице шагал молодой поэт, расстегнув тесный воротничок, и с надеждой поглядывал на густые облака, прилегшие на склоны гор, и ждал грозы, которая прибьет пыль и принесет прохладу, но не дождался. Гроза разразилась назавтра, когда он лежал безучастный ко всему, уткнувшись лицом в землю, и взрывами грома, как салютом, небо отдавало ему последние почести и одновременно оповещало людей о великой беде. Но далеко не все из них сразу узнали об этом, а по-настоящему глубоко поняли и прочувствовали случившееся еще гораздо позднее и только сравнительно недавно осознали величие поэта.
Игорь Анатольевич приближался к домику и с каждым шагом все больше ощущал волнение, поскольку проникся необычайностью вечера, вечера за день до дуэли, когда еще можно было что-то исправить, изменить в жизни поэта и поломать жестокую судьбу.