— Вам можно положить шпроты? — умильно улыбаясь, спросила Нина Павловна. — И, разумеется, с лимоном? Салат?
— Спасибо.
— Викочка, возьми себе! Ах, я забыла открыть шампанское!
— Можно, я, — встал из-за стола Лешка.
— Ни в коем случае, отдыхайте! — приказным тоном проговорила Нина Павловна, умело управляясь с бутылкой. — Первый тост — за успехи! За успехи на небесах, извините, я оговорилась, за успехи в просторах Вселенной и на нашей прекрасной земле! Будьте здоровы!
Лешка благодарно кивнул головой, не понимая, при чем здесь небеса и тем более просторы вселенной, и подумал, что теперь, видимо, модно говорить тосты с космическим уклоном, чтобы быть на уровне достижений современной науки и техники.
— Викочка мне говорила, что кроме физики и биологии вы интересуетесь искусством, — откинулась на спинку стула Нина Павловна. — Какой вы интересный человек!
— Я? — засмущался Лешка. — Я обыкновенный, но искусством я действительно интересуюсь, и литературой, и историей, а с физикой всегда был не в ладах, в школе имел тройку.
— Браво! — чуть не подпрыгнула от восторга Нина Павловна. — Из троечников вышли все великие люди!
— Ну что вы, наверно, не все. Например, Иван Грозный учился прилежно, хорошо знал грамоту, даже занимался своеобразным писательством. Кстати, считаете ли вы его великим человеком?
— Я? Ивана Грозного? Несомненно! — уверенно произнесла Нина Павловна.
— А я стал сомневаться в его величии, — сказал Лешка и допил шампанское. — Конечно, он на свой самодержавный лад старался двинуть Россию вперед. Но как, какой ценой? При помощи интриг, подлости и злодейства. За счет бедняков. Даже расплачивался за работу землями и людьми! И рубил головы, рубил сотнями, тысячами. Довел страну до такого краха и нищеты, что вспыхнула крестьянская война. Как может быть великим человек, убивший другого, да еще ни в чем не повинного? И что бы он ни завоевал, что бы ни воздвиг, кстати руками народа, он всегда перед его судом, перед историей останется убийцей!
— Вы правы, — занервничала Нина Павловна, и Лешке показалось, что она прекрасно вошла в роль опереточной героини и ей не хочется перестраиваться на драматический, серьезный лад. — Получается так, как говорите вы, я раньше не подумала об этом, поскольку далека от истории. Я вам не полностью представилась. Я имею некоторое отношение к песням и сразу же прошу у вас прощения.
— За что? — удивился Лешка.
— За некоторые песни. Они бывают чересчур примитивными. Но вы меня должны понять. Мы просим авторов, чтобы они придумали что-нибудь этакое, всем понятное. Буквально всем. Например, у человека пропало животное, он грустит по этому поводу, переживает и ищет пропажу.
— Корову?
— Зачем так глобально? Будем считать, что пропала коза или любимая собачка, какая-нибудь Жучка или Мурка, — жеманно произнесла Нина Павловна, явно тяготея к жанру оперетты.
— Мурка — кошка, — вступила в разговор Вика, по-прежнему оставаясь наивной сказочной принцессой.
— Извини, дочка, извините, Алексей, остановимся на Жучке. Я понимаю, что это китч, массовая культура, но что поделаешь, если это нужно.
— Нужно? — удивился Лешка и почувствовал, что своим вопросом вылез из рамок жанра, в котором играет Нина Павловна, что его некстати тянет к драме и он не может остановить себя.
— Да. Никуда не денешься. Но если посадить самый нехитрый текст на хорошую мелодию, то может получиться забавная штучка, — лукаво улыбнулась Нина Павловна. — Главное, чтобы содержание песни было всем понятно, всем, и в первую очередь там — на Камчатке, на Севере, в Сибири, там. Вы меня понимаете?
— Понимаю, — покраснел Лешка, проваливаясь в драму. — Я сам оттуда. Мы любим песни. Но народ у нас понятливый. В ресторане музыканты поют другие песни. Серьезные. С настроением. Чаще одного автора. Мы достали его книжку. Отличные стихи. Он наш человек, по лицу видно — мужественное, вроде трудился он у нас на буровой, или где-то на шахте, или у доменной печи. За людей болел! Как же вы его здесь не уберегли? Такого человека! Он нас помнил, знал, что мы там живем, что там хорошая песня нужна больше, чем где-либо.