Изо всех своих сил мальчики старались держаться вместе, пока из них не были исторгнуты последние воплощения, но тут откуда-то появилась болотная топь и поглотила их. Веки Фо отяжелели. Ли видел, как Фо упал на землю, но не мог даже тронуться с места, чтобы прийти на помощь. Над ними кружили разноцветные птицы, а в середине группы мальчиков появились странные фигуры. Они молча приблизились к застывшим детям и взяли их за шею, чтобы поцеловать.
Во взгляде некоторых мальчиков появился немой ужас. Страх придал им новые силы, и они стали отталкивать от себя незнакомцев. Однако кто-то из мальчиков позволил себя поцеловать. Как только один из незнакомцев приблизился к Фо, Ли закричал: «Очнись! Очнись!»
Но Фо его не услышал, и незнакомец склонился над ним. Но едва тот притронулся к мальчику, как тот вскочил на ноги и закричал: «Остановитесь! Спасайтесь! Убирайтесь вон!» Нескольким мальчикам удалось себя защитить, пока на них смотрел Фо, и с огромными усилиями они очнулись. «Ко мне! Ко мне!» — кричал Фо остальным, но было уже слишком поздно. Они оказались жертвами незнакомцев, погрузились в смертельный сон и уже не могли слышать Фо. Пришельцы выдували парящие, высвобожденные тени, которые растворялись в воздухе. Затем незнакомцы ушли, не оглядываясь, захватив с собой пленников, и чем больше они удалялись, тем более прозрачными и похожими на стекло становились их фигуры.
Ли оказался на просторной ледяной поверхности. «Что случилось? — спросил он себя. — С тех пор как враг преградил дорогу в царство, с нами что-то произошло. Мы безнадежно потерялись в этой неразберихе. Мы больше не узнаем друг друга. Наша группа распалась».
Солнце стало красным. Порывами ветра смело весь снег со льда. Лед стал похожим на зеркало, и Ли почувствовал, что замерзает.
Здесь мы сталкиваемся с энантиодромией другого свойства. Точно так же, как и в эпизоде коронации Мельхиора-Ли, когда он закричал, что хочет убраться оттуда, и его унесли мальчики, здесь, оказавшись у границ царства, почти избавившись от всех своих воплощений (в восточном понимании — освободившись от кармических проекций, от вовлеченности в действительность и устремляясь к царству, к открытию Самости), [в его судьбу] вновь вмешивается противоположный полюс. Маятник вновь качнулся в другую сторону. У мальчиков отсутствует поворотная точка, что и привело опять к бессмысленной энантиодромии.
На практике это лучше всего проиллюстрировать на изменяющемся состоянии шизофреников. В какие-то периоды они полностью находятся во власти коллективного бессознательного, в процессе постоянного внутреннего превращения; они даже не могут точно определить, кем являются в конкретный момент: Богом, Иисусом, Древом жизни или островом из золота и серебра. Они могут сказать: «Мы с Неаполем должны обеспечить макаронами весь мир!» — такие высказывания характерны для переживаемого ими момента. Находясь в подобном состоянии, человек оказывается во власти коллективного бессознательного, в процессе вечного изменения. Но если в приступе шизофрении присутствует какой-то неизлечимый (fatal) компонент, то в материале появляются рациональные фрагменты. Например, пациент сначала заявляет: «Я Иисус Христос, я Мировое Древо», что вполне предсказуемо, но затем он продолжает: «Мы с Неаполем должны обеспечить макаронами весь мир!» и привносит в свое высказывание абсолютную банальность, фрагмент обыденной внешней реальности, который нарушает гармонию проявления коллективного бессознательного. Благодаря этому сразу можно распознать шизофреническое содержание, поскольку в более значимый материал внедряются фрагменты интеллектуальной банальности.
Можно сказать, что в таком материале присутствуют фрагменты фон Шпата: стеклянное царство разбилось и нашло основу в материале коллективного бессознательного. Сказать «Мы с Неаполем должны обеспечить макаронами весь мир» значит сказать абсолютную чепуху, но сказать «Я есть Христос и Мировое Древо» значит сказать нечто очень важное, ведь внутри Самости у каждого из нас есть божественный источник, и христианин должен принять этот факт с известной долей скептицизма.
Если аналитику удается отделить один материал от другого, то болезнь поддается лечению. Однако, если пациент пытается справиться с заболеванием только с помощью лекарств, не разбирая [свое состояние] в деталях, он попадает в ригидную норму, типичную для постпсихотического состояния. Он становится жестким, психически нормальным и высокоинтеллектуальным. Он осуждает все, что когда-то переживал, утверждая, что не хочет об этом говорить. Он подавляет свои переживания, сохраняя ригидную норму достигнутой рассудительности, которая обычно является стандартом коллективного сознания, достаточно скудным с интеллектуальной точки зрения.