Иван помедлил, оглядел табун:
— Да нет…
Алейников вскинул на Ивана из-под лохматых бровей острый взгляд и тотчас прикрыл глаза тонкими веками. Потом стал глядеть в сторону.
— Ну ладно… Пастушишь, значит?
— Одному просто охота побыть. С самим собой.
— Понятно.
Алейников хотел тронуть коня, но Иван спросил:
— А ты не боишься, что возьму вот да зажилю пару коров? Вон сколько их…
— Нет, — сказал сухо Алейников.
— И за то спасибо. Ну а… Аркашка Молчанов где?
Алейников будто недоуменно пожал плечами:
— Где? Сидит…
— А за что?
Алейников долго смотрел на осеннее небо, по которому бесшумно текли низкие облака. Он так и не ответил на вопрос. Назвав почему-то Ивана по имени и отчеству, спросил:
— В военкомат, Иван Силантьевич, не вызывали тебя?
— Нет. А сам не напрашиваюсь. Вызовут — что ж, приду.
— Ладно, я поехал… Да, брат твой, Антон, просил тебе при случае поклон передать…
— Кто? Кто?! — Иван шагнул к дрожкам.
— Антон, говорю. Не знаешь разве, что он директором эвакуированного к нам завода назначен? На днях приехал…
— Антон?!
— Ну да, Антон Савельев.
— Вот за эту весть спасибо!
— При случае, говорит, пусть завернет повидаться.
Алейников уехал, а Иван долго еще стоял на прежнем месте…
— Знаешь ли, кто директором Шантарского завода назначен? — сказал он вечером жене. — Антон, брательник!
Агата мотнула косами, оборачиваясь, в лице ее плеснулся не то испуг, не то изумление, — она, видно, никак не могла сообразить в первую секунду, хорошо это или плохо, грозит это чем-то ее Ивану или нет.
— Да… как же теперь-то? Надо ж вам повидаться!
— Само собой. Отпрошусь на днях у Панкрата.
Через несколько дней Иван действительно поехал утром в Шантару, но Антона дома не застал. Его жена, Елизавета Никандровна, высохшая женщина, молчаливо, с какой-то опаской обшарила Ивана бледно-зелеными, точно вылинявшими, глазами, но сказала приветливо:
— Заходите. Антон позавтракать должен приехать часов в десять.
Сын Антона, Юрий, парень с виду лет двадцати, хотя на самом деле ему шел двадцать восьмой, поджарый, стремительный, с такими же, как у матери, глазами, воскликнул:
— Хо! И вправду дядя! И паспорта не надо — точь-в-точь отец! Батя на станцию умотался, мы с тобой пока чаи погоняем. Я на работу пойду, а ты подождешь его.
Юрий только что умылся, расхаживал по комнатушке в трусах и майке, вытирая на ходу лицо и мокрые плечи.
Елизавета Никандровна, разливая чай, расспрашивала о жене, о детях. Юрий часто перебивал мать, расписывал подробно, как он жил в Харькове, потом — как он в первый день войны приехал во Львов.
— А сейчас вкалываем на заводе под открытым небом. Нечаев, главный инженер, говорит: «Ничего, ребятки, потерпите, до зимы построим цехи». Но вряд ли построят. Сейчас ничего, а как холода начнутся, не представляю, как мы будем. Мы, токари, знаем, что такое холодный металл. Руки прилипают.
В общем, жена Антона Ивану понравилась, а сын — не очень. От беспорядочной трескотни Юрия, оттого, что он бесцеремонно как-то сразу начал называть его на «ты», остался неприятный осадок.
Выпив несколько чашек, Юрий сорвался с места.
— Ну, будь здоров, дядя… Пошел вкалывать.
И непонятно как-то прозвучало это «дядя» — то ли по-родственному, то ли с оттенком иронии.
Зазвонил телефон. Елизавета Никандровна взяла трубку, долго слушала кого-то, а потом проговорила:
— Хорошо, Антон, ты не волнуйся, поезжай. Только вот… брат твой, Иван, к тебе пришел…
Волнуясь, Иван взял трубку. Но разговор вышел путаный, непонятный. Голос в трубке был чужой, незнакомый. Не то в трубке, не то в ушах у Ивана шумело, и он понял только, что Антон срочно, прямо со станции, уезжает в Новосибирск, а вернется через неделю.
— Ничего, ничего, я еще раз отпрошусь у нашего председателя… — прокричал в трубку Иван.
— И с женой, с женой приезжай, пожалуйста, — услышал он сквозь шум и треск.
— Ладно, ладно…
Но вторично съездить в Шантару удалось не скоро. Этим же вечером к загону подошел председатель, подождал, пока Иван водворил туда последнюю корову, и спросил:
— Надышался степным воздухом? Завтрева Володька твой пасти будет.
— А школа как же?
— День — Володька, день — другой парнишка, день — третий…
Иван присел на колодину возле забора, ожидая дальнейших слов председателя.
— Всех, кого можно, кинул я на обмолот и хлебосдачу. Хлебушка-то нынче много посдавать придется подчистую… Ни в жисть бы я больше плана не стал сдавать, кабы Кружилин не попросил район выручить… Да не война кабы… Так что на картошке зиму жить будем, не упустить бы ее. Сейчас пока вёдро, а задождит — намучаемся смертельно с ней. В общем — за картошку ты в ответе. Даю тебе в бригаду с десяток женщин. Ну и те же ребятишки подмогнут. Я договорюсь со школой, чтобы мальцов по двадцать давали по очереди в день. Учиться им тоже ведь надо, — вздохнув, добавил председатель.